— Да я сам, — сказал Игорь.
— О, какой вид-то от вас! — Дядя Боря подошел прямо к иллюминатору. — Красотишша! Ты смотри осторожно, Игорь, ты тормози! Чего-то мы ускорились, нет?
— Штатно все, — буркнул Игорь. Катьке тоже показалось, что они падают. Мимо пронеслись последние облака, какое-то время за окном не было ничего, кроме бледной синевы, а секунд через пять они вошли в слой густого, красно-бурого дыма и последние метров триста косо неслись сквозь него. Наконец раздался хруст, лейка вздрогнула и закрутилась вокруг оси. Дядя Боря рухнул на пол, Катьку вжало в кресло, Игорь изо всех сил давил обеими ногами на тормоза.
Прошло около минуты, прежде чем лейка, как «Музыкальный экспресс» в парке культуры, медленно остановилась. В ту же секунду снова ожила рация, и радушный женский голос принялся повторять новую фразу, подлинней предыдущей.
— Приветствуют, — сказал дядя Боря, силясь улыбнуться посеревшими губами. Его хорошо помотало по полу. — Ну, с мягкой посадочкой, с приятным прибытием.
— Что там? — спросила Катька.
— Всем выйти и двигаться на восьмой путь, соблюдая полное спокойствие, — перевел Игорь. — Руководство планеты приносит вам свои извинения за временные неудобства.
— А в чем они заключаются?
— Я знаю не больше твоего. Ладно, выпускай всех.
Катька пролезла в спальный отсек. Бабушка уже проснулась и терла руками глаза, Сереженька, как всегда, закрывал лицо рукой и не хотел вставать, Подуша хныкала, Майнат сидела неподвижно, обхватив себя за плечи и мрачно уставившись в угол. Беспокойней всех вел себя Лынгун. Он явно понимал в происходящем больше Игоря и Катьки, делал странные жесты — то обозначал как бы высокий купол над головой, то изображал крест, то надувал щеки и хлопал себя по ним.
— Ты все понимаешь? — спросила Катька.
Он яростно закивал.
— Тут — все? — тихо проговорила она.
Закивал снова.
— Все, как у нас?
Он завыл и замахал руками: хуже, хуже!
— Ну чего? — хрипло спросила бабушка. — Прилетели к Богу в рай?
— Все нормально, — сказала Катька. — Можно выходить. Нас уже ждут.
Люк открылся, и они вышли в горячий, дрожащий красный воздух, в едкий дым и кирпичную пыль своего нового пристанища.
— Жарко у вас тут, — сказал дядя Боря.
— У нас вообще всегда тепло, — невпопад отвечал Игорь.
Земля была усыпана осколками, обломками, прутьями, похожими на использованные стержни от электросварки; в воздухе висела густая пыль, и земля ощутимо вздрагивала.
— Неудачно сели, да? — понимающе спросил Сереженька. — Сломали чего-то?
— Нормально все, — тихо ответил Игорь.
— А чего… разрушений вокруг столько?
— Пока неизвестно, — ответила Катька. — Ты, Сереж, подожди. Ему надо все узнать, он потом обязательно расскажет.
Игорь бросил на нее быстрый благодарный взгляд.
— Ну и где восьмой путь? — бодро спросила Катька.
— Налево, — сказал Игорь. — Только идите осторожно, видимость плохая.
— Оно и видно, — кивнул дядя Боря. — Там чего, таможня, на восьмом-то?
— Раньше пересадка была, — чуть слышно ответил Игорь. — На альфу Центавра.
Не успели они сделать пяти шагов, как со всех сторон к ним устремились странные коричневые шары — Катька сначала приняла их за местную растительность, вроде перекати-поля, но всмотрелась и узнала зверьков. Крупные, маленькие и самые мелкие, дылыны, тыгыны и еще какие-то, названия которых она не знала, — они ползли к ним, жалобно переваливаясь на коротких ножках, испуганно вытаращив круглые глазки, виляя толстыми хвостами. Зверьков было очень много, они копошились вокруг, насколько хватало глаз; некоторые жалобно пищали. В красноватом тумане виднелись раскиданные повсюду кофры и опрокинутые чемоданы, очень похожие на земные.
Катька нагнулась и взяла на руки одного зверька. Он блаженно зажмурился, прижал короткие ушки-рожки и облизал ей руки.
— Брось, Кать, — тихо сказал Игорь. — Зачем это теперь? Это же деньги.
— Это не деньги, — ласково ответила Катька. — Это не деньги, Игорек. Это ценности.
Она нагибалась, брала новых и новых зверьков — они лизали ей туфли, карабкались вверх по ногам и умильно смотрели снизу вверх.
— Ишь, животные, — радостно сказал дядя Боря. — Это какие, Игорь?
— Так, — сказал Игорь, — грызуны.
— Голодные, что ль?
— Ничего, они могут долго не есть.