89 
— Господи, а как же псоу? Псоу, Боже мой, где псоу?! — пронзительно вскричала Любовь Сергеевна.
— Успокойся, кис, — мягко сказал полковник. — Он никуда не убежит, я всех задраил.
Велехов почесал в затылке и пристально посмотрел на Катьку.
— А к вашему вопросу об одной семье… Что ж, приходится признать, что в нынешнем состоянии страны… приличных людей в самом деле было немного. И все они так или иначе группировались… ммм… в одном кругу…
— Ну! — радостно воскликнул дядя Боря. — Гора с горой не сходится, а человек с человеком запросто!
Лынгун радостно захохотал. Катька никогда еще не видела его смеющимся. Земля вздрогнула — на пятый перрон, рядом с первыми двумя, плюхнулась еще одна лейка.
— Это последняя, — сказал полковник. — Майор Тылык, из Штатов. Остальные успели. Как же это мы с вами так тормознули, ребята? Я еще понимаю, что россияне задержались, — с ними всегда проблем не оберешься. — Но этот-то что? Приличная страна же, на самом деле.
— Человека искал, вероятно, — хмуро сказал Сереженька.
Полковник взглянул на него с неудовольствием. Что поделать, надо было привыкать к новому сыну.
И тут Игорь завыл, опустившись на перрон и закрыв лицо руками. Он выл яростно, с надрывом, на одной ноте.
— Господи Боже мой! — кричал он. — Господи, какая была планета! Загубили, все загубили, а чего ради?! Ради мерзкой какой-нибудь ерунды, гнусной глупости, вонючего тщеславия! Сволочи, сволочи, лучших людей разослали спасать других, а сами погубили все, все! Господи, как же было не понять — где нам учить других, нам бы с собой справиться! Что же тут такое было, полковник? Кто же этого всего не уберег?
Велехов молчал, мрачно покашливая. Игорь раскачивался из стороны в сторону.
— Какие сады, Господи! Какие леса! Горы какие! И если бы только горы — сколько всего руками сделано! Какие дома, кинозалы, вокзал какой! Библиотеки, галереи! Кырылык крытый, кырылык открытый, залы для тургынгун, рыскылкун, ойок-кырыл! Бырст, бырст! Оголопуп, колотур, корлокут! Как все любили друг друга, Господи, как берегли, как перед всем оказались беззащитны! Все невмешательство, невмешательство… Стырп, утутурс, полный, полный урулус! Кракатук, Аделаида, Тылынгун, аты-баты-эники-клец?!
В этот момент Катька понимала язык. Это значило «Для чего вы оставили нас?».
С врезавшейся в перрон третьей лейки смотрели оцепенелые америкосы.
11
Прозрачные орлы больше не пели, белые вороны не издавали своих нежнейших звуков, длинношеие слоны не забредали на окраины городов. Все здесь было для человека, а человека больше не было. Земляне не в счет.
Здесь птицы не поют, деревья не растут. Перестали звенеть лиловые колокольчики, не плясали у поверхности вод четырехконечные морские звезды. Только фрукты зрели и наливались, потому что не могли свернуть этого процесса. Но и для фруктов, наверное, это был последний сезон.
На второй день Игорь сводил Катьку в церковь. Церковь была высокая, пирамидальной формы, похожая на искусственную елку «Интэко» в районе Курского вокзала. Она была построена из очень дорогого и жаропрочного материала, а потому не пострадала в огне. Было что-то особенно жалкое в том, как бородатый Кракатук, длинноволосая Аделаида и маленький Тылынгун, все очень похожие друг на друга, с глазами навыкате и припухшей нижней губой, смотрали на входящих. Кажется, они смотрели на них с надеждой. Катька постояла у колыбели Тылынгуна, хотела положить ему записку, но вспомнила, что не знает языка. Тылынгун вряд ли понимал по-русски. Впрочем, как выяснилось, по-альфовски он тоже не понимал.
Но что удивительно, — все как-то устроилось, и в самом скором времени. Катьке иногда даже казалось, что эвакуаторы все-таки знали друг о друге и находились в тайном сговоре. С помощью Любови Сергеевны они обеспечили себя риэлтором, стоматологом, ветеринаром, бабушка вообще была мастером на все руки, дядя Боря с поразительной легкостью осваивал любую технику, Майнат великолепно взрывала все, что двигалось и не двигалось, и даже у Сереженьки был уникальный талант — представьте себе, пригодился его строительный навык, чудесная способность созидать неожиданные вещи из запчастей, совершенно к тому не предназначенных. Он прекрасно строил жилища из обломков — большая часть домов в столице оказалась категорически непригодна для жилья, альфовцы умудрились как-то уж очень безжалостно расхреначить свою планету, и все это в считанные дни; поистине они во всем были впереди — в том числе и в разрушительных технологиях. Некоторые дома выглядели вполне целыми, но все перекрытия внутри обратились в труху, так что селиться можно было только в малоэтажных коттеджах с железобетонными перекрытиями, которые риэлтор наметанным взглядом мастерски выцеплял среди остальных строений. В обычные здания лучше было даже не заходить — все могло сложиться карточным домиком от малейшего сотрясения, или все двадцать пять этажей обрушивались на неосторожного посетителя; риэлтор четко определял, где жить, а наш Сереженька подлатывал потолки, заделывал дырки в стенах и при помощи дяди Бори залатывал водопровод. Во всем, что он делал, был какой-то странный дефект: он ничего не умел строить просто так, с нуля, но мастерски латал, чинил, ставил заплатки — то есть приводил в порядок то, что уже было сделано до него. На Земле проблема была в том, что всякое дело приходилось делать самому — а Сереженька умел восстанавливать только то, что было уже разрушено. Так восстановил он катькину жизнь, пока ее не разрушил эвакуатор, на этот раз окончательно; так чинил свои вечные домики, переплетал веточки и клеил аппликации из чего попало. В его руках сломанные вещи обретали вторую жизнь — пусть они были уже невосстановимы в прежнем виде, зато в новом выглядели презентабельно и даже как-то задорно: вот, мол, на нас поставили крест, а мы еще очень даже ничего! На новой планете задача его облегчалась тем, что предназначения почти всех здешних вещей он не знал, и Игорь только головой качал, глядя, как Сереженька скрепляет провода с помощью щипцов для колки орехов, подпирает стены специальными звукозаписывающими панелями или конопатит щели гигиеническими прокладками.
89 
