Особенно,... 
47 
Потом она отвлеклась от этих мыслей и огляделась, на сей раз не без удовольствия. Местность снова изменилась. Пологие холмы были покрыты пышной растительностью, а среди прочего мескитом, чапаралем и кактусами. По берегам речушек росли пекановые деревья, а на склонах холмов виднелись целые рощи приземистых дубов. Поймав себя на том, что ищет взглядом знакомую фигуру на вороном коне, Присцилла вздохнула. Вокруг было полное безлюдье; фургон ехал вперед, оставляя за собой облачко пыли, и, кроме стука колес, тишину нарушал лишь крик ястреба высоко в поднебесье. Птица казалась угольно-черной в ослепительном сиянии безжалостного техасского солнца.
Впереди показался участок дороги, изрядно размытый дождями. На сей раз овраг был не так глубок, но все же дорога стала неровной, и на одной из выбоин фургон так подбросило, что револьвер свалился с сиденья под ноги Присцилле. Она в страхе замерла, ожидая самопроизвольного выстрела, но ничего такого не последовало, и девушка успокоилась… Увы, ненадолго.
Уже в следующую минуту она услышала странные и разнообразные звуки: пронзительно-высокие, отрывистые и лающие и еще какие-то, напоминающие вой. Раздавались они одновременно и сопровождались топотом копыт многих лошадей. Присцилла быстро повернулась вправо – и кровь заледенела у нее в жилах. К ней стремительно приближалась группа людей на неоседланных мустангах.
Индейцы! Боже милостивый!
Их тела, обнаженные до пояса и блестящие от жира, были покрыты боевой раскраской. Столь страшного зрелища Присцилла не видела и в ночных кошмарах. Издавая свои ужасные крики, они неслись вперед. Пришпоривая диких скакунов коленями, индейцы держали в руках натянутые луки. Кое-кто зажимал в зубах ножи.
С криком ужаса Присцилла изо всех сих хлестнула мулов.
Животные тут же рванулись вперед. Их бег все убыстрялся, пока не превратился в сумасшедшую скачку. Однако леденящие кровь вопли и стук копыт неумолимо приближались. Преодолевая страх, сознавая, что от нее уже почти ничего не зависит, и с трудом удерживая вожжи одной рукой, девушка начала шарить другой в поисках револьвера. При этом она старалась не потерять равновесия и не вылететь из фургона.
Искать оружие пришлось долго, во всяком случае, так ей показалось. Наконец пальцы коснулись рукоятки, и Присцилла вцепилась в нее изо всех сил. В тот же момент она невольно расслабила руку, державшую вожжи, и выпустила правую веревку. Несколько мгновений казалось, что веревка запутается в колесе, но она, упав на землю, потянулась за фургоном. Вот-вот ставшая бесполезной вожжа зацепится за что-то, и тогда…
– Боже, Боже!.. – шептала Присцилла в полной растерянности, едва удерживаясь на передке, поскольку фургон швыряло из стороны в сторону.
Револьвер, зажатый в руке, казался такой непомерной тяжестью, что она едва приподняла его. Однако Присцилла все же направила дуло в небо и надавила на курок. Тот не поддавался, словно был единым целым с корпусом.
«Почему ничего не получается? – в отчаянии спрашивала себя девушка. – Неужели оружие пострадало при падении? Но оно не может быть столь ненадежным! Скорее уж, как и во всем, за что бы я ни принималась здесь, мне попросту не хватает знаний и сноровки.
Брендон, где же ты? Эти вопли, наверное, слышит вся округа!»
Цепляясь одной рукой за край сиденья и боясь оглянуться, Присцилла все же заставила себя украдкой посмотреть через плечо. И как раз вовремя. Полуголый индеец появился из-под свисающего края парусины.
И тут же с обеих сторон к фургону устремились раскрашенные дикари. Оглушенная неистовыми воплями, храпом лошадей и стуком копыт, Присцилла пронзительно закричала. Вскоре мулы замедлили бег и позволили всадникам оттеснить себя с дороги. Не вызывало сомнений, что упряжка вот-вот остановится. Индеец, запрыгнувший в фургон на полном ходу, был уже совсем рядом, когда Присцилла снова обернулась. Она увидела лицо, раскрашенное красным и черным, вдохнула отвратительный запах прогорклого жира и едва не потеряла сознание.
Однако каким-то чудом у нее хватило решимости снова вскинуть револьвер. Более того, девушка вдруг сообразила, что в первый раз попросту не взвела курок, и, сделав это, выстрелила. Лицо индейца взорвалось красным, и он рухнул куда-то за сундуки.
«Что я натворила?»
Даже не ужас, а какая-то черная тьма обрушилась на Присциллу. Казалось, щупальца извиваются вокруг окровавленного лица, а вернее, того, что от него оставалось. Девушка собрала все силы, чтобы отогнать видение, но оно лишь начало изменяться, превращаясь во что-то еще более жуткое. Словно гигантская воронка завертела Присциллу, угрожая увлечь ее в прошлое, которого она не хотела помнить.
47 
