Дверь открылась сразу, и в библиотеку вошел мистер Мидлтон.
— Мидлтон, пошли конюха с запиской к его светлости. И попроси его сопроводить меня днем в имение.
— Хорошо, ваше сиятельство, — сказал мистер Мидлтон.
— Отправь его поскорее, — велел герцог. — Потом займемся письмами.
Над письмами они просидели недолго. Герцог снова подумал о бабушкиной идее и решил: Люсьен вполне мог бы влюбиться в Хиону. Молодому человеку это совсем нетрудно. Он уже столько раз влюблялся в прелестных молодых женщин! Герцог смутно припоминал, что в прошлом у него была склонность к светловолосым чаровницам. Будучи знатоком женской красоты, он не сомневался: стоит Хиону немного подкормить и одеть соответствующим образом, она произведет сенсацию в свете.
Но Люсьену, конечно же, нельзя говорить ничего подобного, а просто пригласить навестить бабушку.
— Ты узнал что-нибудь интересное об этой свинье Стэмфорде? — со злостью спросил вошедший Люсьен, как всегда, очень нарядный.
Он почти не притронулся к еде. Накануне он хорошо погулял и мало спал. Хозяин не настаивал.
Слуги подали кофе и удалились. Ленч подходил к концу, когда в гостиную торопливо вошел мистер Мидлтон.
Герцога обычно не беспокоили во время еды, и он удивленно посмотрел на мистера Мидлтона, быстро направлявшегося к нему.
— Простите, но я подумал, что вот это вы захотите увидеть немедленно, ваше сиятельство, — сказал он. — Запрос в Дувр дал хороший результат.
— Найдена запись о браке Джеймса Стэмфорда и Элизабет Гамильтон? — быстро осведомился герцог.
— Совершенно верно, ваше сиятельство. Вот бумаги.
Мистер Мидлтон протянул Алверстоду несколько листков, которые тот быстро пробежал глазами, представляя себе радость Хионы.
Она оказалась права: ее родители заключили брак в маленькой деревушке близ Дувра 9 августа 1799 года, как свидетельствовала копия записи в церковной книге.
— Отлично! — воскликнул Алверстод. — Спасибо, Мидлтон, мы на правильном пути!
— И что ты еще раскопал? — нетерпеливо спросил Люсьен. — Конечно, сейчас ты должен разыскать что-то существенное насчет…
— Я должен попросить вас, милорд, набраться терпения, — с полуслова понял, о чем речь, Мидлтон. — В Ливерпуле на меня работают три специалиста.
— В Ливерпуле? — переспросил герцог.
— Да. Мои люди узнали: скандал, о котором упоминали ваше сиятельство, действительно, произошел в Ливерпуле.
— А что за скандал? — поинтересовался Люсьен.
— Он был связан с работорговлей. Множество кораблей, перевозивших рабов, отправлялись из Ливерпуля, затем снова возвращались в Ливерпуль.
Герцог выпрямился в кресле:
— Ты хочешь сказать, Мидлтон, что огромное состояние сэра Джарвиса нажито на работорговле?
— Именно так, ваше сиятельство. Его отец сколотил неплохое состояние, а сэр Джарвис преумножил его в сотни раз.
— Как же я сам не догадался!
— В общем-то в те времена в этом ничего преступного не усматривалось, — сообщил далее мистер Мидлтон, — если все делалось по закону.
Люсьен, напряженно слушавший Мидлтона, высказал догадку:
— Значит, здесь скрывается какое-то преступление?
— Как раз это мы и должны доказать, — ответил мистер Мидлтон. — Думаю, милорд, уже через несколько дней я смогу предъявить вам факты, подтверждающие постыдность и незаконность действий сэра Джарвиса.
Герцог отодвинул кресло от стола, закинул ногу на ногу.
— Мне нужны детали, Мидлтон.
— Ваше сиятельство, — взмолился мистер Мидлтон, — я не хотел бы вселять надежду и в самый последний момент не суметь предъявить доказательства. — Умоляюще глядя на герцога, он продолжал: — Как вы сами хорошо понимаете, ваше сиятельство, человек, с которым мы имеем дело, хитер и умен. Он готов использовать любые средства — и честные, и преступные, — чтобы ускользнуть из ловушки, которую мы расставим, если она не выкована из железа.
— Понимаю, — согласился герцог, — делай, как считаешь нужным, Мидлтон. Но честно говоря, мне не терпится продвинуться вперед. Весьма неприятно встречаться с сэром Джарвисом на скачках и в благородных клубах.
— Я надеюсь, когда дело закончится, он никогда уже не сможет показаться там, где собираются настоящие джентльмены! — страстно воскликнул Люсьен.
Он говорил о сэре Джарвисе, но ни на минуту не забывал о предательстве его коварной дочери.