Особенно,... 
31 
— Я знаю, — спокойно ответил Данте. — Но знаешь что, Люсия? Я никогда не рассказывал деду о твоих злобных кознях насчет меня. Но попробуй проделать это с Беллой, и я немедленно расскажу ему о том, какая ты мерзавка! А наш дед беспощаден к подлости.
Угроза Данте повисла в полной тишине, но эта тишина искрила яростными, едва сдерживаемыми эмоциями.
Данте вывел Дженни из комнаты, и она пошла, как марионетка, на деревянных ногах, потому что в ее ушах все еще звучали его слова об отношении Марко к подлости. Она не должна была соглашаться на этот обман, у которого оказалось слишком много последствий.
— Даже не думай! — процедил он сквозь зубы, почувствовав, что решимость Дженни оставаться на Капри и продолжать играть роль Изабеллы снова неудержимо тает. Он буквально нес ее по коридору до спальни.
Оказавшись в комнате, Данте запер дверь во избежание неожиданного вторжения кого-нибудь, но не выпустил Дженни из рук. Прежде чем она успела сказать хоть слово, Дженни уже была в объятиях Данте, который прижимал ее голову к своей груди. Его теплые губы нежно касались ее уха, когда он заговорил тихим, мягким голосом:
— Назад пути нет, Дженни. Не обращай внимания на выпады Люсии.
Наверное, она должна была сопротивляться, но у нее не хватило сил. Дженни было так комфортно в крепких объятиях Данте. Он успокаивающе гладил ее по спине, словно хотел избавить от пережитого стресса. От облегчения у Дженни к глазам подступили слезы. Сейчас ей не хотелось оставаться одной. Но рассудительная часть ее сознания тут же напомнила ей, что, обнимая и утешая ее, Данте печется о своих интересах, а его главный интерес состоит в том, чтобы она продолжала играть свою роль.
Дженни сглотнула, несколько раз моргнула, загоняя слезы обратно, и сказала:
— Нет, в словах Люсии есть смысл. Я отнимаю время их общения с дедушкой, которое по праву принадлежит ей. Ей, а не мне. Тем более что вся эта ситуация возникла по моей вине. И я несу за это ответственность. Я скажу твоему деду и Люсии, что я обманула вас всех, и тебя в том числе.
Дженни действительно сейчас было не важно, что будет с ней. То, что она никому не хотела причинить вреда, не оправдывает ее поступка. Ее переполняло чувство вины и стыда, и она больше не могла жить с этим грузом.
Данте запустил пальцы в ее волосы и небольно потянул, заставив Дженни оторвать голову от его плеча и посмотреть ему в лицо. Несколько долгих, мучительных мгновений его взгляд словно прожигал дорожку, чтобы проникнуть прямо в душу. Она внезапно осознала, как напряжено его тело, как давят его мощные бедра, как сильна рука, крепко прижимающая ее к его телу, как тесно прижаты ее груди к его широкой теплой груди. И ее сердце неистово заколотилось в смятении.
Видимо, Данте почувствовал это, потому что в его глазах засветилось удовлетворение. Он понял, что теперь Дженни думает не о словах Люсии и своем решении признаться в обмане, а совсем о другом.
— Я не хочу, чтобы ты уходила, и ты не хочешь, чтобы я ушел, — с присущей ему самоуверенностью констатировал он.
И поцеловал ее.
И Дженни позволила, хотя и понимала, как это глупо и опасно. Но всепоглощающее желание снова почувствовать то, что мог заставить ее почувствовать только этот мужчина, оказалось сильнее. А потом она вернется в свою привычную жизнь. Только исключительные обстоятельства могли свести их вместе, чтобы потом развести навсегда. Но ей нужна эта ночь, чтобы увезти с собой воспоминания о ней.
Безрассудно отбросив всякую предосторожность, Дженни ответила на поцелуй, стремясь снова испытать уже знакомый ей взрыв страсти. Данте принял ее капитуляцию, и его поцелуй стал глубже, требовательнее. Он как будто не мог насытиться ею, и его желание заставляло Дженни отдавать ему все больше и больше.
Руки Дженни, до этого безвольно свисавшие по бокам, начали поглаживать мускулистые бедра Данте, словно стремясь передать желание, испепеляющее ее. Когда же его руки отпустили ее волосы, взялись за язычок молнии на спинке ее платья и потянули его вниз, по телу Дженни прошла судорожная дрожь.
Данте оторвался от ее губ и пробормотал что-то по-итальянски. На его лице было выражение крайней напряженности, глаза приказывали не двигаться, пока руки снимали с нее дизайнерский наряд, купленный им для спектакля.
«Да! — подумала Дженни. — Пусть он снимет с меня эти чужие, дорогие вещи — неотъемлемую часть обмана. Я хочу почувствовать себя свободной, стать самой собой, но по-прежнему желанной для Данте Россини». Его руки и губы говорили ей, что это так… Долгие, трепетные поглаживания спины, ягодиц… Поцелуи, превратившие соски ее грудей в твердые, чувственные пики… Дженни затопила волна наслаждения…
31 
