176 
— Наверно.
— А кто там работает-поработал? Вы?
Я угостил его пивом, и он, оживившись, стал говорить:
— Интеллигент — это тот, кто презирает удобства, может жить малым, не делать из еды культа, много знает, заботится о других… Всех понимает, всем хочет помочь, всех мирит, уважает книжные знания, сам книгочей…
— Чей? Книг?
Хоть и был ряд непонятных слов, но главное ясно — это хороший человек. Добрый человек. Не агрессивный.
Василий Маркович вернул мне пустую жестянку, и я, пряча её в мешок с мусором, не удержался, чтобы не спросить, как такой хороший человек, как он, попал в такое плохое место, как это?
Оказалось, он «не там» собирал пустые бутылки.
— Попрошачил? Не там — это как? А где — там? — я запутался в наречиях.
Выяснилось, не там собирал, где ему разрешено, там другие собирают.
— А что, ареалы?.. Revier?[103]
Он утвердительно качнул головой:
— Да, всё поделено — где кто собирает, нищенствует, таксует… Я как-то стал игнорировать это, и милиция меня пару раз предупредила. А я не понял. Вот теперь тут сижу… — (А, не понял!.. Это они не любят! Они любят, чтобы «понял»! Это я хорошо понял.) — За хулиганство хотят пустить… А какое ж это хулиганство — бутылки из урн собирать?.. Нет, говорят, расхищение народного имущества, посягательство… Да не от хорошей же жизни ж…
И он рассказал, что пенсии ему хватает только за свет-воду заплатить — «чтоб этим чубайсам пусто было!» — а за газ уже не тянет:
— Сын у меня погиб от инфаркта, дочь далеко, да и у самой не густо… Лечь и помирать?
— А как вы их?.. Бутылки? Их же трудно… тащить… таскать…
— В коляску детскую собираю, на улице нашёл… Мне стыдно было вначале. Сижу на скамейке и встать себя заставить не могу — стыд берёт… А потом ничего, привык… Главное — из урны быстро вытащить. А потом сунул в коляску — и иди себе, кто знает, что там под одеяльцем… А что будешь делать?
Я полностью его понимал — сам вчера сидел на улице у закрытого ларька и не знал, что делать, как встать и куда идти. И еще подумал: если хочешь понять людей, надо, чтобы и с тобой приключилось какое-нибудь горе-злосчастие. И чем сильнее — тем лучше! Недаром один писатель год сидел, как нищий, на Мариенплац в Мюнхене, а потом роман написал, «Снизу», «Von unten».
Заглянувшего Саню я попросил еще раз сходить в ларёк: пришла пора второго завтрака. Он не возражал, уточнил, что брать, и быстро вернулся с покупками.
Мы с Василием Марковичем разделили пополам порцию чего-то, что называлась «шаурма», запили пивом, причем он признался, что сейчас все ругают интеллигенцию: она-де Россию до революций довела, а сама — в кусты, что она многомудрствовать любит, умничать, всё усложнять, во всём сомневаться, всё начинать словами «не всё так просто», что они беспомощные бездельники, и щепетильны не по делу, и кичливы, и вся их скромность — от бедности, а дай им палец — руку откусят тихой сапой…
(Я половины слов не понимал, но было ясно, что сейчас этим хорошим людям грозит кирдум. И что это — тихая сапа?.. Зверулька? Где живёт, чем кормится? В норе сопит, лежит, спит?)
Он осторожно отряхнул крошки, закончил:
— Может, что и так. А мне жаль, что больше не будет таких людей. Кто будет людей жалеть, учить?
А я вдруг увидел слезу в его глазу, что всполошило, и я поспешил увести разговор в другое поле зрения — спросил, чем Василий Маркович занимался до пенсии. Оказывается, он всегда хотел быть биологом — еще его отец, ветеринар, говорил, что звери куда нравственнее людей: не курят, не пьют алкоголь, не играют в азартные игры, не прелюбодействуют день и ночь, умеренны в питье и еде (тучный зверь — добыча для хищника), не лгут, не кривят душой, а убивают только из необходимости… — на что я ответил, что это вина бога, а не зверей, что им приходится убивать:
— Не мог, что ли бы, другую систему бы… инсталлировать?
Он согласился и от себя добавил, что мир хищника жесток, но без злого умысла:
— Злые умыслы — только у людей. Где мысли — там и умыслы. Как только в хомо сапиенс превратились — тут же начали убивать друг друга в массовом порядке. Где такое видано, чтобы стадо жирафов шло войной на стадо бегемотов?..
— Нет, нигде видано такое.
Отслужив на флоте, он поступил на факультет океанологии, но из-за травмы спины на практике пошёл в учители и всю жизнь преподавал в школе биологию. А кличку имел Океанчик, потому что всегда интересовался океаном и считал (и считает), что деньги надо вкладывать не в бессмысленный пустой космос, а в Мировой океан:
176 
