Последние отзывы

  53  

— На какую войну, бабушка?

— Вай, на какую? На Вторую мировую. Один раз даже его имя-фамилию в газете написали, говорят, он один много фашистов убил… И значит, проводы устроили, все как надо сделали. Утром отцу уходить. Как сейчас этот день помню, хотя как давно было, Аллах, время летает-улетает. Уже собрался отец, сапоги надел, из дома ему выходить, тогда мать как заплачет. А отец ей и сказал — всю жизнь я от тебя этого признания ждал, теперь знаю, что любишь ты меня. И пошел. И не вернулся. — Бабушка хотела заплакать и поморгала глазами, но слезы не пришли. — Нцой, как давно это было, а душа все равно болит. — Она полезла в кисет за табаком, понюхала, чихнула и вытерла мелкую слезу с одного глаза.

— А раньше она ему не говорила, что его любит? — спросила я.

— Бессовестная, ты не знаешь, что такие вещи не говорят?

— Почему не говорят, бабушка?

— Как почему? Стыдно же… У любви слов не бывает. Если любовь настоящая, как у моих отца с матерью, то она всегда молчать будет. Гореть внутри будет, а слов ни вот грамма не скажет, — бабушка поднесла кулак к губам. — Это когда люди делают вид, что любят, тогда только языком базарить начинают, чтобы самим свои слова слушать. А настоящая любовь, она молчит и горит, как огонь, и не гаснет. Аха-ха-ха-ха… Что сидишь? Посуду кто будет мыть?

Вечер потянулся темно-синей ниткой.

Когда с неба упала темнота, я лежала на матрасе и грела под одеялом руки, замерзшие в холодной воде. Хорошо, что я теперь уезжаю, думала я. Надоело мне — то подай, это принеси, посуду помой, Асланчика покачай. Иногда столько дел за день сделать надо, что у меня вечером даже спина не гнется. Я стала мечтать, как я выйду замуж за Махача, буду жить в большом доме, летом приезжать в их сельский дом, много отдыхать, а к бабушке только в гости ходить. Языки у меня тоже будут — я их выучу, и все будут относиться ко мне с уважением.

Я представляла, как когда-нибудь приеду из города сюда, и Махач будет здесь. Я пойду на родник, и он там будет стоять под деревом. Я даже глаз на него не подниму, не обращу внимания, как если бы он был деревом. Я иду — гордая, в модной юбке, с кувшином на плече, а в ушах у меня переливаются, блестят на солнце сережки с мелкими-мелкими камнями. Махач смотрит на меня, как будто я халва, и говорит себе: «Аман, неужели, эта та самая девушка, которая из-за меня упала на дороге?» Я наберу воду и пойду обратно, и даже ресницами в его сторону не поведу. Пусть знает. Мало ему.

На следующий день к нам придут сваты — родственники Махача — с дорогими подарками. Дедушка сразу согласится, а я сделаю вид, что не хочу, но спорить тоже не стану. Пусть сваты думают, что я против воли за их родственника иду. Потом мне привезут чемодан с одеждой, золото, свадебное платье — на обруче, очень белое, из натурального шелка, фату и диадему. Диадема — это такая как корона, вся в камнях, на прическу надевается, а сверху фата цепляется. Я только один раз такую видела, когда наша сельская за городского замуж выходила, они ей привезли.

Руки у меня от такой мечты сразу потеплели, и я стала мечтать дальше. Будет свадьба. Мужчины стреляют из автоматов, когда я выхожу из нашего сельского дома и сажусь в джип родственников жениха. Я вся в фате, на меня рис бросают, конфеты, деньги, играет музыка. Все веселятся и мне завидуют — ой, какая же она везучая, оказывается. Мы едем по горной дороге. Ой, сколько же машин за джипом тянется! Одни иномарки! Украшены бантами, шарами, шелковыми платками дорогими.

Мы подъезжаем к банкетному залу. Мужчины снова стреляют из автоматов. В меня опять летят рис, конфеты и деньги. Я захожу в зал. Аман, сколько там гостей! Наверное, тысяча. Я прохожу мимо них, все стараются разглядеть мое лицо под фатой, а кто разглядел, качает головой — Аллах, какая же красивая невеста.

Я сажусь рядом с Махачом за свадебный стол и смотрю в тарелку, даже ресницами в его сторону не веду. Пусть думает, что я против воли за него выхожу. Пусть представляет себе, что, может, я в другого была влюблена, а меня заставили за него выйти из-за его денег, и на самом деле я страдаю и буду несчастной всю жизнь. Аман, а что если правда в другого какого-нибудь влюбиться? Интересно же всю жизнь страдать. Когда Махач будет приходить домой, я сразу буду вытирать слезы с глаз, чтобы он не заметил, как я плачу из-за другого. Но он все равно заметит, будет делать все, чтобы я только его любила, кровь из носу — все сделает. Он же будет знать, что я только в мыслях влюблена в другого, а так я порядочная. Честно сказать, была в нашем селении одна, которая была влюблена в другого. Он тоже был в нее влюблен. Но засватали ее за их родственника. Аман, маленький, некрасивый, еще ноги такие кривые, как колесо. Она плакала так. Еще закрылась в комнате, говорит, не выйду я. Мы уже возле их дома собрались — ждем, когда невесту выводить будут. Уже машины с родственниками жениха приехали, а она дверь не открывает. Абидатка потом рассказывала бабушке, что мать этой невесты на коленях перед дверью ползала, умоляла открыть. Та не открывала ни в какую. Потом мужчины стрелять из автоматов тоже стали нервно — сколько ждать можно? Тогда братья этой невесты сломали дверь плечами. А она все равно не выходит. Абидатка там была, все видела. Тогда мать давай ее снова умолять. Ни в какую, наотрез. Абидатка говорит, сама невеста тоже плакала, отцу ноги целовала, кричала, что не пойдет за этого замуж, что другого любит. Как ее тетки услышали, что она про другого говорит, так они разозлились. Их тоже можно понять. Зачем им такой позор? Потом пойдут сплетни, в самой быстрой речке не отмоешься. Взяли они ее за волосы и потащили из дома. Как они ее за волосы по лестнице тащили, я сама видела — это уже во дворе было. Как она орала. Клянусь матерью, на все село орала! Всю прическу ей испортили. Фата упала. Платье порвалось. Так жалко было, когда такое красивое платье по земле пачкалось. Силой они ее в машину посадили, двери так громко захлопнули. Аман, мои уши… И эти машины развернулись и уехали. Тихо не стало — мать этой невесты как собака выть начала. Совести у них тоже нет, так себя позорить. Не свадьба, а позор какой-то. Тетки ее схватили и побыстрее в дом отвели. Я даже если полюблю другого, не буду так себя вести. Зачем мне, чтобы платье и прическу испортили?

  53