55 
— Как ты выросла, Хадижа, — сказала женщина и посмотрела на меня своими черными глазами. — В город едешь? — спросила она.
— Еду, — ответила я.
— Рамазан! — позвала женщина.
Пришел мальчик. Аман, он тоже не вырос! Он остался такой, какой был, когда я его видела первый раз. А может быть, вся другая жизнь после смерти матери мне только приснилась, подумала я. Может быть, я до сих пор лежу на бабушкиной кровати с высокой температурой? Может быть, я только сегодня пряталась на кладбище за чужой могилой? Может быть, мама жива… У меня сердце так забилось. Я даже не могла понять, чего я больше хочу — чтобы мама была жива или чтобы я ехала в город.
Женщина внимательно смотрела на меня, пока мальчик наливал нам в стаканы чай из нашего старого эмалированного чайника.
Я больше хотела, чтобы мама была жива. Когда я об этом подумала, женщина кивнула головой. Потом я посмотрела на свою ладонь, она была большой. Я еду в город, все время, которое прошло, — правда. Когда я поняла, что это правда, я еще сильнее захотела, чтобы мама была жива.
— Ты бываешь мне прапрабабушкой? — спросила я женщину.
Она опять кивнула головой. Взяла моток красных ниток и стала их распутывать.
— У нас в доме было все, — начала говорить она, — мы если хотели покрасить нитки, то красили их дома, какой хочешь цвет у нас был.
Я попробовала чай — такой горячий!
— Когда пришли урусы, твой прапрадед ушел на войну и там погиб. Вернулся белый конь, он плакал вот такими слезами. — Она показала красный ромб на ковре, он был такого размера, как ноготь на моем большом пальце. — Я сразу поняла, что твой прапрадед погиб, и порвала на себе платье. Пришли родственники и все забрали. Посмотри, — она провела рукой по комнате, — ничего не осталось. Ничего не осталось, — повторила она. — Только ковер оставили, я просила их, умоляла, хотела ковер закончить, они разрешили мне приходить. Рамазана уже забрали, и он выпил из их чайника. Я никогда не плакала. Никто моих слез не видел. Если бы не ковер, я бы умерла от горя. Но я ничему не давала внимания, только ткала ковер. Что бы ни случилось, я сидела и ткала. Надо было его закончить.
— Зачем закончить? — спросила я.
— Потом узнаешь, сейчас тебе это знать не надо, — сказала она. — Я так спешила. Я знала, что, когда его закончу, я умру.
— Ты умерла?
— Я еще ковер не закончила, — ответила она. — Потом случился день, о котором тебе лучше расскажет старая яблоня.
— Расскажи, да, ты, — попросила я.
— В другой день придешь, узнаешь, — сказала она.
— Опять через десять лет? Я не хочу так долго ждать. Расскажи, да, сейчас, — попросила я.
Мне было так интересно узнать про тайну старой яблони, что я даже могла бы отдать за это вещи из пакетов тети Зухры. Не все, конечно, только одну или две.
— Ты быстрее узнаешь, не пройдет и двух лет, — сказала она. — Видишь, я уже заканчиваю ковер. Скоро совсем закончу.
Опять у меня сердце сжалось — почему-то я не хотела, чтобы она его заканчивала. У меня из глаз потекли слезы. Зачем заканчивать ковер? Зачем?
— Не плачь, — сказала женщина, — это еще не случилось, но так будет. Что написано, того не исправишь.
— Где написано?
— На ковре. Все написано на ковре.
Я посмотрела на ковер, но не увидела никаких букв. Ни одной буквы там не было — только узоры: ромбы, квадраты, треугольники, линии, похожие на сломанные ветки деревьев.
Мальчик налил мне еще чая.
— Пей, — сказал он, — не бойся, это вода из нашего чайника.
Он сел напротив меня и стал смотреть. Зачем он так смотрит, думала я.
— Дай мне еще раз выбрать нитку, — попросила я женщину.
Ее черные брови почти соединились и стали одной полоской. Она покачала головой.
— Ну дай, да… Я другую нитку хочу… — Я еле могла говорить, так у меня схватило горло.
— Ты уже взяла свою нитку, — сказала она. — Я другую дать тебе не могу.
— Почему? — спросила я.
— Потому что на ковре уже все написано, я заканчиваю его.
Я заплакала. Мне так было обидно. Она мне как не прапрабабушка, она не любит меня. Как будто ей нитку жалко. Я плакала, но я знала, что она мне все равно не даст нитку, даже если бы я попросила ее две тысячи раз. Откуда я это знала?
— Пей, не бойся, — сказал мальчик, и я стала пить, выпила весь стакан.
— Ты едешь в город. — Женщина стала заплетать мои волосы в косу. — Я не буду тебе ничего говорить, — сказала она. — Все получится, как написано, поэтому я уже ничего говорить не буду.
55 
