39 
– Брат, – сказал Кешава, взволнованный тем, что он увидел вдруг нечто знакомое. – Брат, разве мы не отсюда уехали?
Тут они огляделись вокруг и поняли, что стоят всего в нескольких футах от места, в котором высадил их водитель автобуса. Как они проглядели вывеску, все время находившуюся прямо за ними, ни один, ни другой понять не смогли.
– Нас надули! – взволнованно сообщил Кешава. – Моторикша надул нас, брат! Он…
– Заткнись! – И Виттал ударил брата по затылку. – Это ты во всем виноват! Разве не ты захотел взять моторикшу?
В братьях-то они состояли всего несколько дней.
Кешава был смуглым, круглолицым, а Виттал – высоким, тощим, светлокожим, и лет ему было на пять больше. Мать их давно умерла, а отец куда-то запропал; мальчиков взял к себе дядя, и росли они среди своих двоюродных братьев (которые называли их просто «братьями»). Потом умер и дядя, а тетя призвала к себе Кешаву и сказала, что он должен поехать вместе с Витталом, которого отправляли в большой город, чтобы он там работал у родственника, владевшего бакалейной лавкой. Тогда-то они и узнали, что их связывает друг с другом нечто большее, чем с прочими братьями, двоюродными.
Известно обоим было только одно: родича следует искать где-то на Центральном рынке Киттура. И все. Робея, они углубились в темноту той части рынка, где торговали овощами, а после проникли через заднюю дверь в ангар, освещенный гораздо лучше, поскольку в нем продавали фрукты. Они поднялись на второй этаж по лестнице, ступени которой были усеяны подгнившими плодами и мокрой соломой. И спросили:
– Скажите, как нам найти лавку нашего родственника? Его зовут Джанардхана, он из Деревни Соляного Рынка.
– Это какой же Джанардхана – Шетти, Рай или Падивал?
– Не знаю, дяденька.
– А кто он, ваш родственник, – бант?
– Нет.
– Не бант? Может, джайн?
– Нет.
– Тогда какой же он касты?
– Он хойка.
Хохот.
– На этом рынке хойка нету. Одни муслимы и банты.
Однако мальчики выглядели такими растерянными, что мужчина, с которым они разговаривали, пожалел их, порасспросил кой-кого и выяснил, что у каких-то хойка и вправду имеется лавка – и совсем рядом с рынком.
Они спустились по лестнице, снова вышли на рынок. Лавку Джанардханы, объяснили им, легко узнать по плакату, на котором изображен мускулистый мужчина в белой майке. Такого не проглядишь. Они переходили от лавки к лавке, пока Кешава не воскликнул:
– Вот он!
Под изображением мужчины с большими мышцами сидел тощий, небритый владелец лавки, что-то читавший, спустив на кончик носа очки, в записной книжке.
– Мы ищем Джанардхану, который из деревни Гурупура, – сказал Виттал.
– А зачем вам знать, где он есть?
Тощий мужчина уставился на них с большим подозрением.
И Виттал выпалил:
– Дяденька, мы из вашей деревни. Ваши родичи.
Лавочник вытаращил глаза. Потом облизал кончиком языка губы и перелистнул страницу записной книжки.
– С чего это вы взяли, что мы – родичи?
– Так нам сказали, дяденька. Наша тетя сказала. Одноглазая Камала.
Лавочник положил записную книжку на землю.
– Одноглазая Камала… ага, понятно. А родители ваши где?
– Матушка померла много лет назад, после того как родила Кешаву – вот этого. А четыре года назад и отец от нас отказался – просто взял да и ушел.
– Ушел?
– Да, дяденька, – подтвердил Виттал. – Одни говорят, что он ушел в Варанаси, чтобы практиковать йогу на берегу Ганга; другие – что в святой город Ришикеш. Мы его уже много лет не видели, а растил нас наш дядя Тхимма.
– Ну а он?..
– А он в прошлом году помер. Мы и остались бы дома, да только для тети нас оказалось слишком много, всех прокормить она не может. А в этом году еще и засуха сильная была.
Что поразило лавочника? Может, то, какой они путь проделали, ни словом его не предупредив, рассчитывая на родственную связь, которой, считай, почти и не было, просто надеясь, что он о них позаботится? Лавочник порылся под прилавком, вытащил бутылку арака, свинтил с нее крышечку, отхлебнул. Потом накрыл бутылку крышечкой и снова спрятал.
– Из деревень то и дело приезжают люди, которым нужна работа. И все думают, что мы, горожане, будем помогать им ни за что ни про что. Как будто у нас своих животов нету.
Лавочник еще раз отхлебнул из бутылки, и настроение его улучшилось. Вообще-то, наивность, с которой они рассказывали про своего папашу, отправившегося в «святой город Ришикеш» или в Варанаси, «чтобы практиковать йогу», его даже позабавила. Скорее всего, старый сукин сын обзавелся где-то полюбовницей, одобрительно улыбаясь, думал он, да настрогал с ней новых ублюдков, – а как еще из деревни-то выберешься? Он потянулся, подняв над головой руки, зевнул и уронил ладони на живот, громко пришлепнув по нему.
39 
