Особенно,... 
28 
Крин тепло улыбнулся, по-отечески положил Кирпичникову руку на плечо:
– Справитесь, Кирпичников! Задание простое. Даже опасаюсь, что оно разочарует столь горячего товарища, как вы. Джона Джонсона знаете?
Джонсон был вождем Компартии Ангелики. Когда-то эта партия участвовала в выборах, имела вес в стране, но в последние годы совсем зачахла. Под предлогом борьбы с иностранным влиянием буржуазное правительство запретило ее, а на Джонсона развернуло настоящую охоту. Несколько раз он побывал за решеткой, не упуская возможности клеймить своих врагов на судебных процессах, стерпел огромное количество клеветы, изрыгаемой в его адрес газетчиками, то исчезал из поля зрения и даже считался мертвым, то вновь возникал там, где шла ожесточенная борьба труда и капитала… До масштабов Первого вождя Краснострании он, конечно, недотягивал, но… был чем-то в этом роде.
– Знаю, разумеется!
– И, знаете, должно быть, что сейчас ангеликанское рабочее движение переживает трудный этап. Наш долг – помочь ему. Необходимо передать Джонсону портфель с кое-какими важными документами. С какими именно – я вам не скажу, это дело такое…
– Да-да, понимаю!
– Вы отправитесь в Ангелику, встретитесь с Джонсоном в условленном месте, передадите портфель и вернетесь на другой же день. Как видите, все очень просто и даже скучно. У вас неброская внешность, твердые убеждения, вы знаете язык, поэтому я остановил выбор на вас. Партия ведь не может посылать человека, которого капиталисты уже знают в лицо. Нам нужен кто-то неприметный. Рядовой. Но идейный.
– Я готов, – сказал Кипичников.
– Спасибо вам, товарищ! Как я рад, что наша молодежь не обленилась, не утратила классовый инстинкт, готова к подвигам! Ступайте прогуляйтесь по Столице. Вы, наверно, первый раз тут? Ну, а вечером придете часов в девять – я скажу, чтоб пропустили, – дам вам вещи и инструкции.
Кирпичников вышел из здания управы тяжпрома и оказался на главной площади Столицы. Здания этого, шедевра прогрессивных архитекторов, он толком не рассматривал, когда спешил к начальнику. Только теперь, узнав, что завод и Бензина вне опасности, Краслен расслабился и стал приглядываться к тому, что его окружает. А вещи, как оказалось, окружали его грандиозные.
Управа тяжпрома, прямоугольная в основании, снабженная по периметру изящной колоннадой, к которой вели мраморные лестницы, представляла собой четыре башни, соединенные на высоте мостами-переходами: башни такие высокие, что Краслен не мог различить их вершины, даже задрав голову. Зато ему прекрасно было видно, как внутри этих товарищей-небоскребов снуют люди, ходят вверх-вниз лифты: окна почти во всю стену делали строение прозрачными, невесомым и доказывали, что красному правительству нечего скрывать от народа. Кирпичников подумал, что здание подобно четырем кораблям, идущим бок о бок. Как носы судов в древности украшались изображениями русалок или сказочных существ, так же и основание каждой из башен архитекторы снабдили гордыми скульптурами рабочих. Друг за другом стояли шахтер, сталевар, метростроевец, судостроитель. С обратной стороны, догадывался Кирпичников, наверняка были еще какие-нибудь скульптуры. Но обойти управу он не мог: толпа народу не давала сделать ни шагу.
Рано утром, когда Краслен пришел в центр, здесь было почти пусто. Что же случилось? Кирпичников хотел поскорее отправиться в Мавзолей Первого вождя, находившийся точно напротив того места, откуда он только что вышел, но, судя по всему, это было невозможно. Кое-как Краслен пробился к выходу с площади и вышел на широкую улицу в надежде, что там сможет прогуляться спокойно. Не тут-то было.
Главная столичная улица тоже оказалась заполнена народом и усеяна листовками, которые падали и падали с самолетов. Кирпичников подобрал одну и, прочтя, ухмыльнулся: это встречали Жакерию Урожайскую. Стало быть, он, случайный попутчик героини, совершившей беспосадочный перелет, тоже мог считать себя виновником торжества.
Жакерия проехала несколько минут спустя: в открытом автомобиле, украшенном цветами, нарочно едущем на малой скорости, с черными прядями, выбивающимися из-под расстегнутого шлема, и дымящейся цигаркой в восхитительных малиновых губах. Она махала ручкой в грубой кожаной перчатке, улыбалась и, как подобает закаленной и спортивной коммунистке, без труда поймала букет розовых тюльпанов, кем-то брошенный. Краслена Жакерия не заметила. А может, не узнала? Он попытался протиснуться ближе, но без толку. Наверно, героическая летчица уже позабыла своего попутчика, которого высадила на аэродроме нынче утром и который бросился к метро еще до того, как о приземлении Жакерии стало известно. От этой мысли Кирпичников чувствовал себя обиженным и как будто бы даже ревновал. Впрочем, нет, ревновать он не мог, он любил лишь Бензину, а эта особа с цигаркой… А может?.. Да нет же, Бензину, и только!
28 
