Особенно,... 
17 
— Роузмари, — шепчу я, вдруг ставя себя на ее место, сознавая, что она почувствовала в те мгновения, страстно желая ее утешить и понимая, что ей не поможешь ничем.
— В первые секунды две мой ум как будто отключился, — тоже шепотом объясняет Роузмари, — а сердце возликовало: сын! Вот же он, твой сынок! Живой, красивый, здоровый… — Она всхлипывает.
Я так стискиваю зубы, что едва не прокусываю губу, но слез не удержать и комната расплывается перед глазами.
Какое-то время обе молчим. И обе понимаем, что говорить не в состоянии. Я не хотела бы, чтобы Роузмари знала о моих слезах, но невольно шмыгаю носом, выдавая себя.
— Ну-ну, — бормочет она. — Не надо. Давай-ка успокоимся, не то разревемся так, что будет не остановиться.
— Ага, — соглашаюсь я, часто моргая, чтобы из глаз вытекли остатки соленой воды. Вздыхаю, через силу улыбаюсь. — Я уже почти в норме.
— Я тоже, — говорит Роузмари, и ее голос звучит громче и тверже. — Знаешь, — продолжает она, — если в твоей жизни появится мужчина, я буду только рада.
— Серьезно? — с сомнением спрашиваю я.
— Разумеется. Я не заводила об этом речь, чтобы не оскорблять твоих чувств. А сама, если честно, даже молюсь, чтобы судьба послала тебе еще одного спутника. Так будет лучше и для Лауры.
— А разве тебе… не будет больно? — осторожно спрашиваю я, нервно крутя на безымянном пальце правой руки золотое колечко с замысловатой резьбой. — Видеть меня счастливой… с другим?
— Не будет, — с небольшим вздохом и негромко, но уверенно отвечает Роузмари. — Я знаю, что чувство к Ричарду до сих пор живет в твоем сердце и никогда не умрет.
— Правильно, — горячо подтверждаю я.
— Но знаю и то, что есть в нем место и для другой любви: живой, которая будет каждый день развиваться, изменяться и крепнуть. — Она снова вздыхает — устало, но отнюдь не убито. — Я до сих пор под впечатлением того, что увидела у вас этого парня. Все раздумываю, анализирую, прикидываю. Я, конечно, почти не знакома с ним, к тому же была ослеплена жестоким обманом зрения… но мне почему-то кажется, что он из тех, кому можно доверять…
— Не знаю, не знаю, — с притворным безразличием говорю я. — Делать выводы о человеке, можно сказать постороннем, не имеет смысла. Скорее всего, ошибешься.
— Да, — задумчиво бормочет Роузмари. — Естественно. Но ведь тебя никто не торопит. Присмотрись к нему, проверь, интересно ли тебе с ним. Вы еще встретитесь? — Она смущенно усмехается. — Прости, конечно, что любопытствую.
— Вряд ли, — как можно более спокойно отвечаю я, впервые задумываясь о том, что Дэниел не спросил, ни можно ли навестить нас завтра, ни, к примеру, что мы делаем в следующие выходные.
Зато у него есть мои телефоны, напоминаю себе я, не желая вешать нос раньше времени. И он изъявил желание найти мне другую работу. Может, позвонит.
— Ладно, там видно будет, — совершенно успокоившись, по-моему даже с улыбкой, говорит Роузмари.
Вообще-то она женщина мужественная, перенесла смерть сына весьма и весьма достойно: не падала в обмороки и не распускала себя до состояния, из которого выход один — больница. Все ее страдания внутри, но порой малая их часть все-таки прорывается наружу.
— Спокойных тебе снов, — ласково говорит она. — Поцелуй Лауру.
— Обязательно, — исполненным благодарности голосом бормочу я.
В воскресенье я, хоть и не признаюсь себе в этом, целый день жду звонка, но Дэниел не звонит. Было бы проще не думать о нем, если бы Лаура не изводила меня нескончаемыми вопросами: «Любит ли Дэн мороженое с фисташками и пеканами?», «Всех ли он, по-твоему, перебил ядовитых змей или одна исхитрилась и укусила его?», «Не могла бы ты ему позвонить и проверить, живой ли он?», «Можно на свой день рождения я приглашу не только Джуди, Сэнди и Кэрри, но и Дэна?».
К болтливости и любознательности дочери я привыкла и приспособилась, но сегодня все ее мысли о Дэниеле и каждый связанный с ним вопрос ставит в тупик.
Под вечер мне делается совсем тоскливо, но я вдруг вспоминаю о том, что Дэниел собрался устроить меня на работу, и настроение вмиг подскакивает. Звонить раньше, чем этот вопрос решится, он наверняка не будет, думаю я. Значит, надо подождать до конца следующей недели, а пока правда поинтересоваться особенностями этой работы. Напрягаю память, вспоминаю, что одна из моих бывших сокурсниц сразу после выпуска связалась с живописью, обзваниваю тех, чьи телефоны есть в моей записной книжке, с горем пополам раздобываю номер Жаклин и звоню ей. Она говорит, что с картинами давно не работает, но обещает побеседовать с неким Джо, который как раз продает произведения искусства. Жду, когда она перезвонит, с огромным нетерпением, вдруг приняв твердое решение: если повезет, смело взяться за новое дело и, вопреки всем своим страхам и неудачам, преуспеть в нем. Чтобы доказать, что я чего-то стою, не только себе и дочке, но и Дэниелу.
17 
