Особенно,... 
112 
— Марси никогда не любила лошадей. — Киннкэйд сел, согнув ноги в коленях, и замолчал. — Она всегда боялась лошадей, даже когда была маленькой, — после недолгой паузы продолжал он. — Если у нее бывала возможность выбирать, она всегда предпочитала идти пешком или ехать на велосипеде. Она не любила подходить близко к лошадям, особенно после…
Он крепко сжал губы, отчего лицо его приняло мрачное выражение.
— После чего?
Он сурово посмотрел на Иден, потом отвернулся.
— Когда сестре было восемь лет, она упала и сильно расшиблась. С тех пор Марси хромала на левую ногу. Это была моя вина.
— А что случилось?
Он медлил с ответом. Наконец сказал:
— Мы жили возле Биг-Спрингс в старом доме на ранчо «Бар Сикс», где в то время работал папа. Был один из тех жарких сентябрьских дней, какие иногда случаются в Техасе. После школы Марси и я пошли к ручью примерно милях в двух от дома поплескаться и немного освежиться. Она ехала на велосипеде, а я — на гнедом мерине, на котором мне разрешил кататься десятник. Звали его Роки. Как бы там ни было, но мы заигрались и забыли о времени. Внезапно мы заметили, что солнце садится. Нам было велено вернуться домой до наступления темноты. Это было одно из правил, на соблюдении которого наши родители настаивали. И Марси, и я — мы оба знали, что если ослушаться, то неприятностей не миновать. Вам, вероятно, не приходилось видеть, чтобы двое детишек так спешили, как мы: мы судорожно натягивали ботинки и хватали одежду. И тут заметили, что одно из колес ее велосипеда спустило. Она хотела идти пешком, а я настаивал на том, чтобы мы оба ехали на Роки. Мы начали спорить. Я бранил ее, называл трусливой кошкой и цыпленком за то, что она боялась лошадей, но это не помогало. Марси пыталась убедить меня отправиться домой без нее, но мне было известно, что, если я оставлю ее одну в темноте, будет еще хуже. И наконец я уговорил сестру сесть на лошадь, она же взяла с меня слово, что мы не помчимся слишком быстро… Не помчимся слишком быстро, — повторил Киннкэйд голосом, полным горечи и раскаяния. — И эти ее слова подействовали на меня как вызов… Как вы думаете, почему дети старшего возраста получают удовольствие, мучая своих младших братьев и сестер?
Иден знала это не понаслышке.
— Не знаю, — ответила она, — но такое случается. Временами Винс бывал далеко не ангелом. Должно быть, для них это что-то вроде игры. Дети ведь не намеренно проявляют жестокость, а просто играют.
Киннкэйд кивнул:
— Я только хотел немного напугать Марси, и все. Когда она закричала, чтобы я остановил лошадь, я заставил Роки бежать быстрее. Никогда я не думал, что у Марси хватят смелости выпустить луку седла и ухватиться за поводья. К сожалению, она, схватилась только за один повод, рванула его, и лошадь так быстро изменила направление движения, что мы изо всех сил грохнулись на землю, даже не успев сообразить, что случилось. Я, правда, спрыгнул до того, как мы ударились о землю, но Марси…
— Тогда-то она и повредила ногу?
— Собственно говоря, она размозжила коленную чашечку буквально на мелкие осколки. — Он потянулся к краю одеяла и набрал в ладонь грубого зернистого песка. — Большей частью почва на ранчо была такая же, как здесь. Но мы свалились с лошади на одном из немногих каменистых мест. Ее нога оказалась под лошадью.
Рука его сжалась в кулак и зажала набранный в ладонь песок. Он смотрел на небо, и Иден заметила, что на глазах его выступили слезы.
— До того дня я не знал, что такое страх, — я не знал, что такое тошнотворный, мучительный, всепроникающий, сотрясающий все тело и пронзающий до самых печенок страх. К тому времени я уже оправился от падения и вернулся назад, чтобы помочь Марси встать. Лошадь уже поднялась на ноги, но Марси так и осталась лежать неподвижно. Я' только посмотрел на ее ногу, и меня тотчас вырвало. Крепкий я был парень, верно, — заметил Киннкэйд тоном, полным презрения к самому себе.
— Киннкэйд… — Иден положила ему на плечо руку, полная желания утешить его и взять на себя часть его боли.
— Я знал, что ей нужна была помощь, но не решался ее оставить. В нескольких местах моя кожа была содрана и исцарапана. Я пропитал свой платок сочащейся из ссадин кровью, потом привязал его к луке седла и дал лошади поощрительный шлепок, направляя ее домой.
— Это было разумно.
Киннкэйд нетерпеливо и даже раздраженно пожал плечами.
112 
