54 
— Но если ты даже благодарность не примешь, тогда что же тебе нужно?
— То, что я не могу иметь, — серьезно сказал он. Эйнсли хотела было съязвить — уж Маккензи-то может иметь все, что захочет, но что-то в его лице заставило ее промолчать. Она довольно долго жила при дворе и знала, что деньги и положение не гарантируют счастья. Они делают жизнь более комфортной, но при этом в ней все равно остаются печаль, гнев и пустота.
— Мне хочется что-нибудь сделать, — начала Эйнсли. — Я благодарна тебе… — Эйнсли замолчала на полуслове и взвизгнула, когда Кэмерон повернулся и решительно зашагал к кустам рододендронов. — Хорошо-хорошо, я ничего не буду делать.
— Вопрос с письмами закрыт. — Кэмерон поставил Эйнсли на ноги. — Я не хочу, чтобы это стояло между нами.
— Я понимаю. — Эйнсли тоже этого не хотела. — Но ты не можешь запретить мне быть благодарной. Спасибо тебе за помощь, Кэм.
Она немного боялась, что он осуществит свою угрозу и затащит ее в ближайший куст, но Кэмерон лишь нежно обхватил ее лицо руками.
Он не обязан был помогать ей. Он мог бы потребовать у нее платы, о чем ее предупреждала Филлида, еще до того, как одолжил ей деньги. Но он выиграл это сражение и теперь вернулся к их прежним отношениям.
Кучер Кэмерона, по-видимому, был предупрежден, потому что экипаж с ярко горящими огнями уже поворачивал по аллее и был совсем близко. Кэмерон снова подхватил Эйнсли на руки и зашагал к нему.
Стояла сухая и холодная ночь, все небо было щедро усыпано звездами.
— Когда я в Лондоне, я скучаю по этому небу, — сказала Эйнсли. — Просто дух захватывает.
— Холод собачий.
— Я заметила, что большинство шотландцев жалуются на погоду, хотя окружены такой красотой.
— Прямо сейчас я бы предпочел быть окружен теплом.
Они приблизились к остановившемуся экипажу, из темноты возник лакей и открыл дверцу.
— Забирайся. — Кэмерон подтолкнул Эйнсли внутрь, и она уселась на уютные подушки.
Кэмерон протянул лакею чаевые, посмотрел на своего кучера и сделал круговое движение пальцем.
— Слушаюсь, сэр, — весело откликнулся кучер.
Кэмерон сложил лесенку, забрался в экипаж, и тот резко дернулся с места. Он захлопнул дверцу и плюхнулся на сиденье рядом с Эйнсли. От него пахло свежестью ночного воздуха.
Ни слова не говоря, Кэмерон сдернул с нее парик и маску и бросил их на противоположное сиденье. Прохладный воздух коснулся лица Эйнсли, и голове стало намного легче.
— Так лучше, — заявил Кэмерон. — Моя маленькая мышка вернулась.
— Не знаю, лестно ли это — называть женщину мышкой. — Эйнсли понимала, что нервничает и несет чушь, но не могла остановиться.
— Ты прячешься у меня за шторами и бегаешь по комнатам. Как еще тебя называть?
— Однажды ты назвал меня фреткой, комнатным хорьком. Но вряд ли ты стал бы дарить бриллиантовое ожерелье какой-то мышке или фретке. Они ведь попытаются сгрызть его или унесут к себе в норку.
— Мне наплевать, что ты сделаешь с бриллиантами. — Кэмерон обнял ее за плечи и поцеловал в макушку. — Если они тебе нравятся.
— Очень нравятся. Они просто очаровательны.
— Разговоров о том, чтобы вернуть или не принять их больше не будет?
— От любого другого джентльмена я бы не приняла их, нет, — решительно заявила Эйнсли. — Но для тебя сделаю исключение.
— И правильно, лучше тебе не принимать их от другого джентльмена. Того, кто попытается подарить тебе украшение, я поколочу. Сразу после того, как поколочу Роулиндсона за то, что разрешил тебе приехать сюда.
— Он и правда странный, — пожала плечами Эйнсли.
— Он отвратительный. Понимает только грубость, но не красоту.
— Очень удобный экипаж, — коснулась бархатной стенки Эйнсли. — Вместительный и теплый.
— Во время сезона скачек я много езжу. Мне нравятся большие дорожные кареты, особенно если мне приходится в них спать.
— Ты вполне мог бы ездить поездом. Даже с лошадями.
— Лошадям не нравятся поезда, и угольный дым вреден для их легких.
Кэмерон рассуждал, как заботливый отец.
— Ты очень добр к своим лошадям.
— Это дорогие животные, — пожал плечами Кэмерон, — и они отдают мне все, что умеют. Только идиоты, зная, как с ними обращаться, губят их.
— Ты очень трепетно заботишься о Жасмин, хотя она не твоя лошадь.
— Потому что она, черт возьми, прекрасная лошадь! — со страстью в голосе воскликнул Кэмерон.
54 
