80 
— Нет-нет, Джорджо я встретила около года назад. Но нечто подобное произошло десять лет назад. Самый восхитительный мужчина в мире сделал мне предложение, но королева не позволила мне выйти за него. Он не был богат и знатен и потому не мог возразить королеве. Она и мою семью сумела привлечь на свою сторону. А я была слишком молода и боялась просто взять и сбежать с ним. Он давно уехал в Америку, теперь уже, наверное, женился. Примерно в это же время подыскивал себе жену мистер Чейз, и королева убедила мою семью выдать меня за него. Наша королева обрекла меня на мучения на целых десять лет! И я решила, ей надо тоже немного пострадать, хотя она так никогда до конца и не поймет, что сделала со мной.
Теперь Эйнсли стала понимать ситуацию. Филлида — женщина очень эмоциональная, а ей пришлось жить с мужчиной, который не проявлял к ней никакого интереса. Брак Эйнсли тоже был не ее выбором, но Джон Дуглас по крайней мере был сердечным человеком. Дружелюбный и добрый, он делал все, чтобы его молодая жена была счастлива. То, что он не до конца преуспел в этом, не его вина.
Тем не менее, одного Эйнсли не понимала.
— Филлида, если ты так влюбилась в синьора Прарио, почему ты встречалась с Кэмероном?
— Потому что у Кэмерона репутация мужчины, который очень щедр к своим дамам, — махнула рукой Филлида и пристально посмотрела на бриллианты Эйнсли. Под ее взглядом Эйнсли отвела руки от ожерелья у себя на груди. — Мы с Джорджо хотели тайно сбежать, но ни у кого из нас не было ни гроша. Он зарабатывал деньги пением, а я — единственно известным мне способом — получая их от мужчин. Признайся, ведь Кэмерон очень щедрый.
— И синьор Прарио не возражал?
Джорджо был целиком поглощен беседой с Кэмероном, которая плавно перетекла к теме спорта. Его, похоже, нисколько не волновало, что когда-то Кэмерон был любовником его возлюбленной.
— Джорджо понимает, что я люблю его до безумия. Он знает, что таким людям, как мы, нужны покровители. Певцы ничем не отличаются от дам. Сейчас у него есть покровитель, очень богатый пожилой француз, который души не чает в молодых тенорах. Поэтому о деньгах нам больше не надо беспокоиться. — Филлида в упор посмотрела на Эйнсли. — Ты не знаешь, дорогая, что это такое — засыпать вечером с мужчиной, который тебя обожает. Утром открывать глаза и смотреть на него, зная, что твой день будет наполнен восторгом. Это — абсолютное счастье.
Нет, этого Эйнсли не знает. Ей пришлось отвести взгляд, притвориться, что она разглядывает остатки шампанского в бокале.
Филлида трещала без умолку, не догадываясь, что своими словами поставила Эйнсли в неловкое положение.
— Я уже говорила тебе, что ты подходишь Кэмерону. Господи, он женился на тебе, человек, который громко заявлял, что больше никогда не пойдет к алтарю. Маккензи очень жесткие люди, но этого ты, похоже, сделала немного мягче. — Филлида сжала руку Эйнсли. — Обязательно приходите на концерт, оба. Вы не пожалеете.
«Здесь чертовски много людей». Кэмерон ерзал на своем месте в переполненной ложе высоко над сценой, а там, внизу, соловьем заливался Прарио.
Филлида до отказа набила ложу Прарио своими знакомыми, Эйнсли сидела рядом с Кэмероном справа от него. Прекрасно, но присутствие такого количества зрителей означало, что он не сможет воспользоваться ее близостью, как хотел бы. Он сидел, ощущая запах Эйнсли, чувствуя, как болезненно напряглась плоть, и не знал, что с этим делать.
Филлида села по другую сторону от Эйнсли, рядом с ней — ее парижские друзья. Изысканно украшенная ложа восемнадцатого века была совсем крошечной, и Филлида со светящимся любовью лицом села вперед, чтобы лучше видеть Джорджо Прарио.
Кэмерон вынужден был признать, что Прарио и в самом деле хорош. Его голос наполнял театр, завораживал слушателей. Кэмерон попытался погрузиться в прекрасную музыку, но его плоти становилось все теснее в брюках. Все-таки надо было, не обращая внимания на ужас, проявившийся на лице его парижского камердинера, надеть килт.
— Сколько пуговиц, лорд Кэмерон? — прильнув к нему, сладким голосом прошептала ему на ухо Эйнсли.
У Кэмерона перехватило дыхание. Он почувствовал руку на поясе брюк. Слава Богу, в их углу в ложе было так темно, что не разглядишь собственное колено. От света, льющегося со сцены, у Эйнсли блестели волосы и горели глаза, на губах блуждала непристойная улыбка.
— Дьявол, — пробормотал Кэмерон.
80 
