30 
– Чужачка! Ты носишь знак мёртвого человека. Ты принесла несчастье моим людям и воинам нашего князя. По твоей вине боги осерчали. Я не знаю, смилостивятся ли они теперь.
Розмич умело перехватил руки ромейки, подскочивший Ловчан содрал с головы платок, стиснул в кулаке чёрные косы. Девку перегнули через борт, и Жедан, проворно очутившийся рядом, полоснул по горлу.
Затея вскрикнула надрывно, запричитала. Кормщик ладонью заслонил ей очи.
Тело ромейки задёргалось, кровь хлынула потоком. Она охотно смешивалась с тёмными волнами Онеги, будто и не чужая вовсе.
Несколько нескончаемо долгих мгновений прошли в полном беззвучии – даже неугомонные чайки притихли, на время оборвали вечный спор с морем. Рабыня затихла, и едва Ловчан выпустил смоляные косы, обвисла, удерживаемая только Розмичем.
– Славные боги, – зашептал купец. – Волю вашу выполняю. Примите же требу сию. Отведите беду, даруйте удачу. Я же, отныне и до скончания веков, буду оберегать землю эту от христьянской заразы.
Он отстранил Розмича. Самолично, без натуги, перекинул мертвенное тело через борт. Всплеск отчего-то напомнил раскат грома. Жедану казалось, все взоры всех словенских богов обращены на него одного. Подурнело. На лбу выступили крупные капли пота, рубашка прилипла к спине.
– Затею… – выдохнул Жедан. – Затею не упустите. Я сейчас.
Теперь плохо стало всем. Пошатываясь, всё ещё сжимая в ладони окровавленный нож, Жедан двинулся к племяннице. Розмич трепыхнулся сдуру, но Ловчан удержал. Рука дружинника стала вдруг неимоверно тяжелой, сбросить её с плеча Розмич так и не сумел.
Синеглазка не противилась – привыкла доверять дяде во всём и всегда. На её личике ужас перемешался с недоумением. Взгляд всё ещё суетно искал подругу-ромейку, щёки стремительно бледнели.
От волнения голос купца охрип.
– Крест! – приказал он. – Крест снимай!
Девичьи пальчики судорожно вцепились в ворот, Затея попыталась отстраниться от дяди, которого почти не узнавала.
– Крест! – прокричал Жедан. И, не дождавшись, сам рванул ворот её рубахи. Ткань затрещала, обнажая лебяжью шею и белую, словно снег, грудь.
Жедан перехватил тонкую нитку с небольшой медной подвеской. Поднеся знак к носу девицы, зарычал:
– Отрекайся! Отрекайся по-хорошему!
Обычно даже одна слезинка любимой племянницы сгоняла с купца любую ярость.
Теперь же слёзы лились ручьём, а Жедан будто не замечал.
– Отрекайся!
– Нет, – пискнула девушка.
– Отрекайся! – проревел Жедан и отвесил синеглазке знатную пощёчину. – Не понимаешь, дура? Мы на краю гибели! Всё почему? Потому, что богов родных предали! Отрекайся от распятого, если жить хочешь!
– Нет… – проблеяла Затея, хлюпая носом и размазывая рукавом слёзы.
– Тогда за борт полетишь, вслед за ромейкой!
От визга девицы у купца заложило уши. Кажется, только сейчас, когда страшная правда о судьбе рабыни была сказана вслух, поверила в очевидное. Кульдея тоже не замечала – обездвиженное тело Ултена загораживал Вихруша – от этого стало ещё страшней.
– Отрекайся, – устало повторил Жедан.
Беспомощный взгляд Затеи заскользил по лицам. И кормчий, и воины глядели непреклонно. Девушка на мгновенье задержалась на Розмиче, воину показалось – испрашивает совета. Он не замедлил кивнуть.
– Отрекаюсь, – мертвенно произнесла синеглазка.
– Громче!
– Отрекаюсь! – взвизгнула Затея. – Отныне и вовек, отрекаюсь от Господа своего!
Купец поддел тонкую серебряную нить окровавленным ножом. Деревянный крест полетел за борт и исчез, поглощённый тёмной водой Онеги.
– Держи! Авось ещё пригодится, – молвил дядя, возвращая племяннице цепочку.
Затея по-прежнему рыдала, а Жедан как раз остыл. Прижал девицу к груди, зашептал слова успокоения:
– Теперь всё хорошо будет. Теперь выстоим. Боги смилостивятся над нами. Вот увидишь.
Заветное устье приближалось. Вражеская лодья хищным привратником загораживала путь. Воины натянули тетивы, готовые в любой миг начать схватку, выжить в которой можно разве с благоволения богов. Розмич до рези в глазах вглядывался в лодью, но опознать противника не мог.
Зато его узнали.
Кто-то замахал руками, закричал:
– Эгей! Это же Роська! Роська! Ай да зараза! Он ещё и стрелой в меня метит! Роська!
– Кажись… тебя зовут, – изумился Ловчан, ткнул оторопевшего Розмича локтём.
С «вражьей» лодьи донеслись новые крики:
– Да ты что, не узнаёшь? Это же я, Птах! Роська! Роська, да ты чего?!
30 
