63 
Ник внимательно оглядел ее.
– Потому что ты была одинока?
Одинока.
Та же причина, по которой она поделилась с ним своими горестями на чердаке, заваленном золотистым сеном, там, в лагере. Помнил ли он то лето?
– Думаю, да, – немного помолчав, ответила Хоуп.
Она знала, почему человек начинает есть слишком много: печаль, отчаяние, безнадежность и еще миллион других причин, и все они у нее были в последние четыре года.
– Просто не было особого смысла оставаться стройной, – призналась она тихо. – Моя мать была так разочарована, когда увидела меня после лета, проведенного на ранчо.
– И что она сказала?
– Да по правде говоря, ничего, но…
Хоуп давно научилась распознавать малейшие признаки недовольства матери, каждую морщинку на ее лбу.
– А как насчет Чейза и Виктора?
– Ко времени, когда я вновь встретилась с Чейзом – а это было на Рождество, – я уже немного поправилась. А Виктора я не видела почти два года.
– Два года?
– Они не жили вместе это время.
– Но теперь они снова вместе.
– Да, – улыбнулась Хоуп. – По-настоящему вместе. Кажется, между ними все благополучно, особенно этим летом.
Ник увидел ее улыбку и вспомнил балерину, кружащуюся среди цветов, грациозную танцовщицу, девушку на пороге вступления в пору женственности и надежд.
– Ты и сама, похоже, теперь в порядке.
– Так оно и есть.
Согласие Хоуп означало страстное желание, чтобы все именно так и было.
– Мы с мамой уезжаем вместе, только она и я, и мы будем с ней много разговаривать, по-настоящему разговаривать.
Как когда-то с тобой.
– И когда вы уезжаете? – тихо спросил Ник.
Хоуп, хмурясь, посмотрела на свои часики:
– Через десять минут мы встречаемся возле дома.
Через десять минут конец нашим счастливым минутам на залитом солнцем лугу.
– Что ж. – Ник потянулся с притворным равнодушием. – А я двинусь на ранчо в Неваду.
– Ты и Молли.
– Да, маленькую Молли я беру с собой.
– Ты и вправду любишь животных.
Люблю? Нет, Хоуп Тесье, я ничего и никого не люблю. Не осмеливаюсь.
– Сложись моя жизнь по-другому, я, возможно, стал бы ветеринаром.
– Но ведь ты еще можешь им стать.
– Посмотрим. Думаю, теперь нам пора идти к дому.
Френсис ждала дочь, стоя на мраморных ступенях.
– Хоуп, дорогая.
– Привет, мама. Прости, что я опоздала. Это Ник и Молли.
– Привет, Ник, привет, Молли.
– Ник и я познакомились на ранчо «Ивы».
– О, и теперь Ник приехал навестить тебя? Как удачно выбрано время. Это упрощает дело, Хоуп, и я не буду чувствовать себя такой виноватой.
– Что упрощает, мама? Какое дело?
– Я как раз собиралась написать тебе записку, но лучше все-таки просто сказать. Труднее, но лучше. Никаких объяснительных записок, ничего, что необходимо потом уничтожать.
Френсис Тесье взлетела высоко, и причиной тому был кокаин – Ник без труда догадался об этом. Она парила где-то в стратосфере, охваченная привычной эйфорией, и не видела оттуда хрупкого сердечка своей прелестной дочери.
– Миссис Тесье…
– Пожалуйста, Ник, называйте меня Френсис…
– Хоуп так рассчитывала на вашу совместную поездку.
– Я знаю, Ник. И он наступит – день, когда мы с Хоуп будем вместе бродить по пескам Пеббл-Бич…
Френсис перевела глаза с этого странного, красивого дикой красотой ковбоя на свою дочь:
– Но ближайшие пять дней, Хоуп, ты проведешь здесь. Это еще не конец жизни и не крушение мира. Здешний дом великолепен; пока ты отдыхала на лугу, сюда привезли горы всевозможной вкусной еды, мороженого, печенья, чипсов.
Ник не сомневался, что все эти лакомства отнюдь не являлись любимыми блюдами Хоуп, – он помнил это по ее пребыванию на ранчо. Зато это в точности соответствовало представлениям Френсис Тесье о пище, которую предпочитают «толстые девочки», потому что мать Хоуп теперь видела в ней только толстую девочку – и ничего больше. Неужели знаменитая романистка усмотрела в своей дочери возможную соперницу?
Ник подумал, что это вполне вероятно, особенно принимая во внимание то, что Френсис было уже за сорок. Женщину, столь углубленную в себя, столь занятую собой, вполне устраивала роль сочувствующей и снисходительной матери, обеспокоенной судьбой дочери и готовой ее опекать и пестовать.
– Я поставила твой чемодан в холле, – продолжала Френсис, словно не замечая недоумения дочери. – Спать можешь где захочешь: все спальни – просто мечта, сама увидишь. Я собиралась выключить телефоны, чтобы ты по ошибке не сболтнула что-нибудь лишнее моим друзьям. Но ты ведь так умна. Я знаю, ты не забудешь. Ты не должна отвечать на телефонные звонки и не должна уезжать отсюда.
63 
