107 
Я мог бы и сам этим заняться. Это то, на что я могу положиться — ты позаботишься, или нет?
Проклятье, он может все сделать сам, я ему не нужен, и никто не нужен. Почему мне самому в голову не пришло — уладить все с отчетами, когда я только увидел эти записки? Ведь это первое, о чем следовало подумать. Тогда бы он мной гордился. А теперь — нет. Он никогда мне не станет доверять, и никогда я ему не понадоблюсь: я слишком медлителен. До тех пор, пока я не придумаю что-то важное, что я смогу сделать, а он нет… только что это может быть? Я должен что-то придумать. Нагнать его. Я должен нагнать его какой-нибудь идеей. Просто надо чуть поднапрячься, поразмыслить. Но сначала покончить с этим. И сейчас же.
Медленно, вслушиваясь в гулкий стук своих шагов по полу и звяканье кубиков льда в стакане, он прошел все здание до испытательной лаборатории, открыл дверь своим пропускным ключом, и тихо закрыл ее за собой.
ГЛАВА 11
— Только еще один кусочек кекса, — сказала Ханна, прицеливаясь ножом. — Я уверена, что Клер придет буквально через минуту.
— Прекрасный кекс, — сказал Алекс. — Я от него в восторге. Но больше — не надо. Я не привык к деликатесам и не хочу начинать привыкать сейчас.
— А почему?
— Потому что дома мне некому готовить подобные вкусноты. Так зачем мне баловать себя роскошью, если это только дразнит аппетит тем, чем я его никогда больше не утолю?
— Я не верю этому. Неужели нет никакой подруги? Я думала, писатели ничего не пишут без музы.
— Перед вами такой, который научился. Ханна подлила кофе и села:
— Клер сказала, что раньше вы писали книги:
— Да.
— А почему прекратили?
— Она вам не сказала?
— Нет, а зачем бы ей было? Это ведь ваша история, не так ли?
— Да, — сказал он, смущенный. — Но обычно это людей не останавливает.
— Клер — это не «люди». Она особенная. Так почему вы больше не пишете книг? Или вы об этом не говорите?
— Не очень-то. Клер я сказал только то, что потерял всякое желание писать, и мотивацию тоже. Я начинал книгу и почти написал одну треть, когда произошло слишком много событий в моей жизни, и все — одновременно. Моя жена умерла — совершенно внезапно…
— Ох, простите. Сколько ей было лет?
— Тридцать шесть.
— Ужасно. Ужасно, — она покачала головой. — Такая молодая, такой ужас. А у вас были дети?
— Сын. Дэвид. Теперь ему четырнадцать, он живет с моей сестрой в ее семье, и нет, Ханна — я могу предугадать ваш вопрос — я не могу оставить его у себя. Я путешествую ради статей по контрактам, а ему нужен постоянный дом и семья, а не временный бродячий отец. И нет (этот вопрос я тоже могу предвидеть), я не так с ним близок, как надо. Мне хотелось бы, но я не знаю как этого добиться.
— Боже, — сказала Ханна мягко, — вы всегда ведете разговор за обоих собеседников? Я полагаю, это оттого, что вы писали в своих книгах диалоги.
Алекс усмехнулся:
— Вероятно, вы правы. Не думал, что делаю это так часто.
— Так что было, когда вы перестали писать романы? Я не уловила связь.
— Извините. Это нелегко объяснить.
Ханна проверила содержимое термоса и вылила остатки в чашку Алекса.
— Я поставлю еще кофейник, — сказала она, и пошла к раковине.
Алекс откинулся назад, безмятежно глядя на нее, прекрасно понимая, что она.отошла, чтобы дать ему время решить, хочет он говорить или нет. Он был очень спокоен, ожидая возвращения Клер, и радовался статье, которая уже начала складываться у него в голове. Но сейчас не время рассказывать о себе, как бы ни была мила Ханна, глядевшая на нее с интересом и дружелюбием.
За огромным окном тяжелые серо-стальные облака низко повисли над верхушками деревьев, и голые черные ветки окоченело вытянулись вверх% как руки молящегося. Стволы выстроились рядом с домом как темные часовые — целый отряд, стоящий на ковре из опавших, шуршащих листьев.
Модная люстра над столе, м мягко светила, отодвигая ноябрьскую мглу. Алекс подумал, что в мире сейчас нет места, в котором он очутился бы с большим удовольствием, нежели здесь.
— Лучше расскажу о настоящем, а не о прошлом, — сказал он, когда Ханна снова села. — Если вы спросите меня, что я теперь делаю, или что я думаю, мы можем поговорить об этом.
— А что вы думаете делать?
— О, много всего. Я могу попробовать стать официантом. Я смотрел на них, на лучших — это искусство, это нечто непростое.
— Вы бы стали официантом, чтобы написать об этом?
107 
