97 
— Но члены Совета тебя не любят, сам знаешь, — напомнил Генерал.
Томазо, разумеется, знал. Уж очень высокородные сеньоры собрались в Совете.
Генерал оперся о кровать и приподнялся повыше.
— Они уже присылали мне требование о сборе Совета.
Томазо насторожился.
— Да-да… — углом парализованного рта усмехнулся Генерал, — они подумывают о новом Генерале. А ты мешаешь… точнее, твои полномочия мешают.
Все было понятно. Случись Генералу скончаться не своей смертью, Томазо с его нынешними полномочиями имел право временно узурпировать власть и некоторое время вообще не созывать Совета Ордена. А значит, первым кандидатом в покойники был именно Томазо.
— И что мне делать? — озадачился он.
— Если не хочешь подхватить «итальянскую болезнь», как я, быстрее заканчивай с грандами и езжай в Португалию. Сколько евреев туда уже перебралось?
— Тысяч пятьдесят семей… — пожал плечами Томазо. — Точнее цифр у меня нет.
— Этого хватит, — пробормотал Генерал. — Конечно, тебе предстоит торг, но думаю, оговоренные двадцать дукатов за каждую душу мы возьмем.
Томазо кивнул. Он тоже рассчитывал на эту цифру.
— Вперед, Томас, — прикрыл глаза Генерал, — в Арагоне для тебя становится слишком опасно…
— А как же подготовка к войне? — вдруг засомневался Томазо. — Вы же знаете, если вожди беглых морисков договорятся, а англичане успеют их вооружить, они нападут первыми…
— Я за этим прослежу. Езжай. Сейчас деньги важнее…
Томазо раскланялся и вышел.
Опасность для него лично и впрямь была. С одной стороны, Томазо тихо ненавидели завербованные среди инквизиторов агенты. Нет, на прямой мятеж никто бы не отважился — слишком уж крепко насадил их на крючок Томазо, но тихо нанять опытного человечка какой-нибудь не в меру самолюбивый инквизитор мог.
С другой стороны, против Томазо давно уже восстал Совет Ордена. Эти на убийство не пошли бы, но вот уличить любимчика Генерала в каком-нибудь нарушении орденских правил, чтобы затем долго и с наслаждением втаптывать бастарда в грязь, — это было по их части.
Но более всего Томазо не любили придворные Изабеллы и Бурбона. Обладая огромной номинальной властью, они давно уже плясали под дудку Ордена и прекрасно осознавали, кому этим обязаны более всего. Пожалуй, если бы фаворитом Изабеллы не был его однокашник, лежать бы Томазо в безвестной могиле — и давно.
Поэтому он исполнил распоряжение Генерала мгновенно. Отдал последние распоряжения, распределил обязанности среди своих людей и в считанные дни добрался до Португалии.
Евреев здесь и впрямь было много. Дети, повозки, ослы, старухи — все это ныло, скрипело, хныкало, ревело, жаловалось и совершенно забило все дороги. Хотя, надо признать, евреи и здесь остались евреями, и Томазо уже повсюду видел некогда придворных, а ныне уличных певцов и музыкантов, столы и скамейки башмачников и лудильщиков, суетливых извозчиков и вечно перепачканных носильщиков. И даже недешевый гостиный двор, в котором остановился Томазо, был забит битком, правда, уже иной публикой — респектабельной и знающей себе цену.
Конечно же, они вырвались из Арагона не без труда. Понимая, что бывшие казначеи и юристы, крупные врачи и профессора будут откупаться каждый раз, Томазо в свое время выслал на дороги несколько сотен человек — с самыми устрашающими бумагами. И за три месяца казна Ордена пополнилась несколькими сотнями тысяч старых мараведи — естественно, нигде не учтенных.
— Молодец, Томас, — оценил его инициативу Генерал.
Неучтенные деньги были, пожалуй, втрое, а то и вчетверо ценнее учтенных — именно на них Орден содержал самую засекреченную, самую важную агентуру.
Ну и, конечно же, очень много сдала в общую кассу, а еще больше не сдала Христианская Лига.
— Ты, надеюсь, все зафиксировал? — ревниво поинтересовался Генерал.
Томазо ухмыльнулся:
— Еще бы.
Они оба понимали, что именно из этой молодой энергичной поросли когда-нибудь вырастут наиболее влиятельные члены общества. И каждый, кто хоть раз соблазнился сунуть руку в церковный кошелек, будет на крючке — всю его блестящую жизнь.
Ну, и кое-что сумели конфисковать таможенники. Разумеется, меньше, чем могли бы.
Томазо окинул оценивающим взглядом выходящую из гостиного двора еврейскую элиту. Он видел: снять последнее все равно не удалось. И от этого было немного досадно.
Сеньор Томазо сел в карету и сунул Бруно завернутый в холстину кусок пирога.
97 
