Особенно,... 
106 
Пашка давно уже спал. Мягко ступая в шерстяных носках по застеленному шкурами полу, Яковенко-старший на ощупь двинулся туда, где Родионов положил свои штаны. Это место Яковенко приметил, еще когда в комнате не потушили свет. Теперь он двигался медленно, но уверенно к этому месту.
Подняв штаны, он сунул руку в карман, и тут же его рука наткнулось на что-то мягкое. Осторожно вытащив лоскут, он сунул его за пазуху и принялся проверять карманы дальше. Он был почти уверен, что то самое, что ему необходимо, уже у него, но все же нужно было еще раз убедиться.
Обыск занял не больше десяти минут. Больше ничего, что могло бы его заинтересовать, в карманах он не обнаружил. Аккуратно сложив штаны, Вилен Михайлович на цыпочках вышел в сени. Достав лоскут из-за пазухи, чиркнул спичкой. Есть! Без сомнения, он держал в руках план местности. Крестиком помечено место, где зарыты алмазы. Теперь он будет богат. Как саудовские шейхи, сидящие на морях нефти! Как султан Брунея!
Догоравшая спичка обожгла пальцы. «Черт!» – Яковенко выпустил скрюченный огарок из рук.
Когда первая волна эйфории прошла, Вилен Михайлович принялся размышлять. Мелькнула мысль – снять с плана копию, а карту вернуть на место. Потом расстаться с попутчиком, который теперь уже ему не нужен, и первым добраться до клада. А вдруг Родионов его опередит?! Нет, этого допустить нельзя. Пусть он знает, что карту мы у него вытащили. Хрен с ним. Когда мы доберемся до алмазов – это уже не будет играть никакой роли. К черту сантименты и сопливые размышления о морали. Мораль придумали люди, стоящие у власти. Чтобы защитить свои деньги и свое положение. К тому же если не возвратить карту, то остается шанс, что Егор вообще не найдет место, где спрятаны алмазы.
С благоговейным трепетом Вилен Михайлович положил кусок старой кожи себе на грудь и прижал обеими ладонями. Постояв так несколько секунд, он вернулся в избу. Прислушался. Ровное дыхание, раздававшееся с половины хозяйки и с места, где расположились гости, говорило о том, что все спят. Яковенко склонился над сыном. Прикрыв ему рот ладонью, начал его тормошить. Почувствовав, что тот очухался, прислонился губами к его уху.
– Пашка, вставай, только тихо! Уходим, – жарко прошептал он.
Пока Пашка протирал глаза, Вилен Михайлович собрал одежду и вынес в сени. Вернулся назад, чтобы поторопить сына. Но тот уже поднялся. Они вместе прокрались в сени и принялись одеваться. Рюкзаки стояли здесь же в сенях, рядом на крючке висел «зауэр».
– Сколько времени? – Пашка одевался словно во сне, он еще окончательно не проснулся.
– Какая разница? – Вилен Михайлович даже не посмотрел на часы. – План у меня, понял ты или нет?
– Ну? – До Пашки постепенно доходил смысл сказанного отцом.
Они надели полушубки, помогли друг другу нацепить рюкзаки и крадучись, аки тати в ночи, вышли из избы. Вилен Михайлович осторожно прикрыл за собой входную дверь.
– Вперед, Паша, – бодро проговорил он, набрав в легкие побольше воздуха, – нас ждут великие дела.
Перекинув ремень двустволки через шею, он быстро зашагал по слабо скрипящему снегу. Пашка едва поспевал за ним. У него болела голова.
– Куда торопиться, – недовольно буркнул он, догнав отца, – если карта у нас?..
– Боюсь, что этот путешественник, мать его, запомнил схему. Нужно его опередить.
– А может, его того?.. – предложил вдруг Пашка.
– Тогда и старуху придется замочить, – Вилен Михайлович замедлил шаг, переваривая Пашкино предложение. – Нет, – вскоре ответил он, – кипеж поднимется. Искать нас будут. А так – мы чистенькие. Он сам в бегах, в милицию не сунется. Мы его на несколько часов опередим. Если даже он место найдет, будет уже поздно.
Вилен Михайлович прибавил шагу.
– А старуха чуть меня не раскусила, старая карга, – пожаловался он сыну. – Надо же, память какая! Столько лет прошло, а запомнила меня, сука. Еще бы немного, и хана. Плакали бы тогда наши камушки. А этот дурень даже ничего не заподозрил.
Пашка шел молча, сопя в две дырочки. Он все еще сильно сомневался, что вся эта отцовская затея с алмазами закончится удачно. Но сейчас, кажется, что-то сдвинулось.
– Покажи карту, батя.
– Не сейчас, – отмахнулся он, – вот сделаем привал, тогда…
– А далеко идти-то?
– Километров семьдесят, – легко, словно говорил не о километрах, а о метрах, произнес Вилен Михайлович.
Пашка чуть не сел от неожиданности.
– Сколько, сколько? – потерянно переспросил он.
106 
