145 
Сам мессер Ринальдо приветствовал собравшихся, которые заполонили все скамьи храма и жестоко страдали от ночной жары.
Сначала архиепископ Тосканский отчитал часочки краткой неурочной мессы и все собравшиеся склоняли колена и молились об успехе замысла.
Многие, не исключая архиепископа, дивились превосходному полурельефу, называемому так же среди скульпторов на новый лад «барельефом», изображающему Святого Себастьяна, уязвленного языческими стрелами.
Барельеф находился в заалтарной части Храма, слева от Распятия.
Он изображал юношу в пору полного цветения, который стоял, просто глядя на молящихся в позе не мученика, но отдыхающего в противовесной позе энтазиса элладского атлета, его совершенной формы руки, прикрученные за пясти к палаческому столбу, изгибались безбольно и не мучительно, но плавно, будто в потайном танце, а бедро и подреберье от душки до плечевого сустава ощетинились оперением стрел, раны запечатаны были кровяными сгустками.
Молодое лицо было округлым, мягким и нежным по складу, локоны были волнистыми и кудрявыми, исполнены с известной мягкостью, послушны замыслу скульптора и ремеслу литейщика, которые придали им особое изящество и пышность. Вся фигура тщательно выявлена была из тьмы литья и ночной церковной мглы зыбким светом фонарей заговорщиков и Господних разновысоких свечей, от жары над огнями дрожали раскаленные воздушные тени, придававшие туловищу фигуры род внетелесной жизни, тайного жара изваянных мускулов и складок, гладкость и блеск изваянию придал, верно, триполитанский гипс и пучки пшеничной соломы с крошками пемзы, которыми ваятели лощат поверхности изваяний для того, чтобы они приобрели для нашего взора вид наипрекраснейший.
Барельеф исполнен был столь могучими и сдержанными телесными соками, что переливы мускулов, выпуклостей и вогнутостей так и манили к поцелую, а грустная улыбка, с которой, согласно легендам, умирали эллинские воины навеки замкнула безмолвием излуку губ Себастьяна.
Прежде никто этого изображения в церкви не видел, но каноник церкви Сан-Стефано заверил архиепископа, что это изваяние установлено всего два дня назад по велению влиятельного донатора.
Из-за жары и колеблющегося морока и трепета лампадных и факельных огней многим находящимся в церкви стало чудиться, что волосы Святого Себастьяна шевелятся на душном сквозняке, сомкнутые веки трепещут, а полудевическая полуотроческая грудь вздымается волнообразно, будто из глубин предначального сна мироздания, когда не явился еще тварный мир и Господь еще не увидел, что это хорошо. Люди шептали:
— Глядите, живет! Живет! Сам святой Себастьян, покровитель храмового притвора, зримо присутствует среди нас и дает нам ободряющие знаки, наши молитвы услышаны. Он сопричастник наш, помолимся.
Но мессер Ринальдо дельи Альбицци, который не доверял никогда и никому, весьма наслышанный о движущихся куклах и вычурных полых статуях праздничного механика маэстро Альберто и подобных ему мастеров, подобрался к барельефу и, сопя, обшарил и обнюхал тело Себастьяна, как кухарки на рынке с подозрением щупают убоину, он даже простукал перстнем колени, голени и податливое чрево изваяния — не скрывается ли за неведомым изображением соглядатай — но барельеф послушно отозвался долгим и печальным гулом литья тщательной отделки, на прикосновения перстня лишь раз отозвавшись странным резким звуком, похожим на атакующий клич ловчего сокола.
Удостоверившись, что наушников в храме нет, мессер Ринальдо взгромоздил свои тучные телеса на кафедру проповедника и, обливаясь пОтом под алой мантией, отороченной беличьим мехом, повел такие речи:
— Доколе мы, люди достойные и знатные будем терпеть самоуправные порядки черни? Народ обнаглел, младшие цехи диктуют свою волю именитым горожанам и даже не стесняются облагать их новым налогом, на какое-то жалкое никому не потребное городское ополчение, укрепление крепостных стен и прочий вздор! Куда ни взглянем, везде, в Священной Римской Империи, в королевстве Французском, во Фландрии перед дворянами заискивают, им оказывают почести, они одеваются в парчу, пурпур и меха, составляют пышные кодексы и гербы, и могут любого мерзавца горожанина или смерда вздернуть на воротах и не понести никакой кары за эдакий пустяк, уж я молчу о том, что любому дворянину принадлежит всякая пригожая невеста — он имеет право попробовать любую вилланку, какая придется ему по вкуса, а как живем мы? В растреклятой Тоскане введено право ношения уличного или гражданского меча и теперь всякая худородная тварь имеет право вступить в бой с именитым горожанином, защитить свое жилище и даже — о, ужас! Победить дворянина!
145 
