Особенно,... 
116 
– Идем отсюда! – сказал я.
Мы вышли в коридор, и Элджи задвинула засов. Покои… – или, лучше сказать, тюрьма? – принца не охранялись. И, правда, кому он теперь нужен? Элджи перехватила факел и подняла глаза.
– Каким бы он ни был, он был королем. Они не имели права так поступать с ним – просто засунуть подальше, спрятать и забыть. Есть много способов свести человека с ума, я говорила Альберту, но он не хочет слушать. «Ты не любишь ее и потому придумываешь всяческие глупости, со стороны матери у Айрата тяжелая наследственность», – говорил он. Скажи и ты мне то же самое! Что молчишь?
В голове стучали железные молоточки. Тук-тук-тук, тук-тук-тук… значит, таким ты хотела меня видеть, Габриэлла? Хихикающим идиотом? Тук-тук-тук…
– Спасибо, Элджи, – сухо выдавил я. – Спасибо, что пыталась предупредить меня. Теперь я буду осторожен. Но я не могу… я не могу сейчас оставить ее, потому что мы связаны. Связаны навсегда…
Прошлым, хотел сказать я. Элджи смотрела на меня исподлобья, из-за чего ее и без того большие глаза казались огромными. Я увидел, что они заблестели – необычно заблестели. Ссутулившись, Элджи уронила факел и, закрыв лицо руками, разрыдалась по-детски громко и горько.
– Элджи, – сказал я, растерявшись. Но она уходила от меня, плача, как испуганный ребенок. Когда я рванулся следом, то наступил на тлеющий факел и погасил его.
– Элджи! – я слышал впереди безутешный плач, но, путаясь в темноте и в коридорах, никак не мог догнать ее. А потом стих и плач.
Я снова остался один. Без Элджи. Без Габриэллы. Почему Габриэлла хотела от меня избавиться? – Я отодвинул ставшую привычной горечь предательства. Думала, как и все они, что я собираюсь претендовать на трон? Или боялась, что я вспомню то, что может мне не понравиться? Все ли ее истории были правдой? Единственный, кто мог прояснить это, был Альберт, но он избегал меня. Очень скоро во дворец, впервые за долгое время, должны съехаться мои родственники, а Габриэлла ни разу не упомянула о Королевском совете. Не должен ли я был предстать на нем этакой хихикающей копией Айрата? Я потер лоб, прогоняя воспоминание о только что смотревших на меня глазах. Глазах друга, возможно, дочери Альберта… Меня предала Габриэлла, а я только что – пусть невольно – предал Габи. Потом. Я подумаю об этом потом. Мне нужна ясная голова, чтобы все обдумать. Я должен знать больше о своем прошлом. И никому не верить. Каждый из них вливал в меня по капле яда. Я уже не мог быть другом Элджи, и любить Габриэллу, и уважать Альберта. Возвращая мое прошлое, жизнь взамен отнимала у меня настоящее.
Он появился в моей комнате глубокой ночью – бледный, с всклокоченными черными волосами и дикими свирепыми глазами, – совсем непохожий на того учтивого сдержанного принца, которого мне довелось увидеть в замке Элджгеберты.
– Габи! – крикнул он. – Где Габи?
– Не знаю, – я шагнул навстречу и наткнулся на стену ненависти и боли.
– Я просил, – сказал Альберт шепотом, – я просил тебя. Ты давал мне слово.
– Почему ты не сказал мне, что она девочка? – крикнул я, заражаясь его безумием. – Я бы ни за что не взял ее с собой!
– Ищу ее, – сказал Альберт, – ищу и не могу найти, хотя чувствую, как ей больно. Она не отзывается. Первый раз она не отзывается, Гордон! Что ты сделал? Что? Ты…
– Не сходи с ума! – заорал я. – Что я с ней мог сделать? Что я ей мог сделать? Я привязался к ней не меньше, чем ты!
Он не спускал с меня свирепых серых глаз.
– Если с Габи что-нибудь случится, ты заплатишь за это, Гордон! – Альберт повернулся, плащ метнулся на его прямых плечах, словно крылья летучей мыши.
– Ты по-прежнему зовешь меня Гордоном?
– А как бы ты хотел, чтобы тебя называли?
– Ашуром, конечно.
– Ашу-уром?.. – Альберт обернулся, я увидел его кривую улыбку. – А, так Габриэлла тебе сказала…
– Не только она. И Грудда, и Айленд…
– И ты считаешь, что на совете мы признаем тебя своим братом Ашуром? – язвительно спросил Альберт.
– Ты этого не хочешь?
– А почему ты этого хочешь?
– Альберт, – сказал я, глядя в его глаза. – Представь себе человека – одинокого, немолодого уже человека, – который внезапно находит свою родину. Свою семью. Чего вы все боитесь? Почему заставляете меня желать того, чего я на самом деле не желаю? Единственное, чего я хочу, – быть вашим братом. Неужели это так много? Ведь я же не самозванец, и ты знаешь это!
Вот уж не думал, что могу быть таким велеречивым… Я сморщился и умолк. Альберт молчал. Он молчал, но ощеренное злобное его лицо словно растекалось, отмякая, и приобретая обычное задумчивое выражение.
116 
