Особенно,... 
115 
Я пытался сообразить. Что же, и во сне я продолжал ползти сюда?
– Сядем, – предложил я. И сам сел на пол, посмеиваясь.
– Гордон! – в голосе Элджи я различил слезы. – Гордон, вставай! Да вставай же! Ты правда пьян?
Я закрыл глаза, снова куда-то уплывая.
– Гордон! – мерно говорил Элджи и бил меня по щекам. – Гордон! Гордон!
Я поймал и крепко сжал небольшую сильную руку. Надо быть слепым… Или им притворяться, чтобы не понять – кто есть кто. Со стоном облегчения Элджи опустился рядом на пол. Не выпуская его ладони, я сказал:
– Элджи. Почему ты… не сказала мне?
Она вспыхнула мгновенно. Отвернулась и тут же выпрямилась, с вызовом тряхнув головой.
– Сначала это получилось случайно. Ты принял меня за мальчика. Мне это показалось забавным. А потом я хотела поехать с тобой и боялась, что ты не возьмешь меня. Вот так все и… Извини.
Я молчал. Элджи вырвала руку из моих пальцев, воскликнув с досадой:
– В конце концов, какое это имеет значение!
– Никакого, – сказал я через паузу. Что-то мешало мне согласиться. Если бы я… но что бы произошло, если б я знал? Я не взял бы с собой Элджи… Габи.
И после встречи с ночными всадниками от меня и следа бы не осталось.
– Но почему Грудда.
– Я попросила ее. И Альберта. И…
– Всемирный заговор. Но ты снова обманула меня. Ты обещала не приходить сюда, в замок.
– Я ждала четыре дня! – выпалила Элджи. – Я приехала, и Альберт рассердился и прогнал меня, и я вижу тебя в коридоре, и думаю, что ты пьян, а я там схожу с ума… Что это с тобой?
– Не знаю, – я провел ладонью по лбу. – Голова закружилась. Я, наверное, упал…
Элджи смотрела на меня, сдвинув брови.
– Что ты ел или пил сегодня?
– Что обычно. Мы всегда ужинаем с Габриэллой…
– С Габриэллой! – подскочила Элджи. – С Габриэллой! О, идиот! Какой же ты идиот, Гордон!
– Почему? Она сразу узнала, кто я… и обрадовалась, в отличие от всех остальных моих родственников!
– Обрадовалась? Габриэлла? Да она способна радоваться только чьей-то смерти! – Элджи вдруг оборвала сама себя и уставилась на меня широко открытыми глазами. – Или… ну конечно… как я могла не подумать… обо всем думала, только не об этом…
– Что?
Элджи отвернулась. Сказала обидно-снисходительным тоном:
– Я тебя не осуждаю. Все мужчины слабы. Чем ты лучше других?
– Еще бы ты осуждала! – вскипел я, поняв, к чему она клонит. – Это мое дело… девчонка!
– Вот именно, – подытожила Элджи. – Влюбился. Теперь ты покорен, как овечка, и делаешь и думаешь только то, что нужно ей. И что же она рассказала тебе о твоем прошлом?
Я молчал. Я помнил о Ганелоне. Я помнил об Асмуре. И только сейчас впервые задумался – а было ли все это на самом деле? Действительно ли я шел на все ради трона, который теперь мне был, в общем-то, безразличен?
Ожидая ответа, Элджи рассеянно вытирала мою мокрую грудь прохладной ладонью. Я молча отвел ее руку. Элджи смутилась.
– Думаешь, я наговариваю на Габриэллу?
– Н-не знаю, – сказал я осторожно. – Но, по-моему, у тебя неверное представление о ней…
И прикусил язык: следовало добавить – и обо мне. На мое удивление, Элджи не взорвалась. Она глядела на меня задумчиво.
– Тебя познакомили с Айратом? – неожиданно спросила она.
– Н-нет…
– И за столько дней ты даже не попытался увидеться с ним, с Альбертом или с сестрицей Гивой?
Сказать было нечего. Я действительно не вспомнил о существовании других моих родственников прямо здесь, у меня под боком. Все мои мысли занимала одна Габриэлла.
– Но Айрат, кажется, болен…
– Болен, – кивнула Элджи. – Конечно, он болен. У него тоже все начиналось с головокружений, слабости, холодного пота, а потом он уступает трон сестрице Габриэлле, проявляющей о нем трогательную заботу, а потом все стараются забыть о нем, потому что он беспробудно пьян и страдает слабоумием…
– В семье, говорят, не без урода, – пожал я плечами. – Что с того?
Элджи смотрит на меня. В глазах ее и в непривычной – без веселья – улыбке пляшет пламя.
– А то, милый мой… простите, принц Ашур, что Айрат никогда не брал в рот ни капли спиртного! Не желаешь, наконец, познакомиться с ним?
Эта дверь запиралась снаружи. Оглянувшись на меня, Элджи отодвинула засов и первой шагнула в неосвещенную комнату. Свет факела заплясал на стенах, украшенных драгоценными гобеленами, на столе резного дерева с недоеденной пищей в тарелках, на узорчатом, узком, забранном решеткой окне под самым потолком. Элджи пошла вперед, опуская факел, но я уже и сам увидел сидящего на полу человека. Глаза его были широко открыты, пусты и тусклы, словно совсем не отражали света. Черные спутанные волосы кое-где светились сединой. Он вдруг ощерил ровные молодые зубы и, вяло погрозив нам пальцем, захихикал. Вздрогнув, я выпрямился – этот смех был эхом того смеха, с каким я просыпался сейчас по утрам – всегда в непривычно прекрасном настроении. На лице Элджи, смотрящей на Айрата, не было ни жалости, ни отвращения – одна привычная уже ожесточенность.
115 
