132 
Время на «Морском драконе» летело весело и незаметно. Не о чем беспокоиться, не о чем заботиться – ешь, спи вволю, развлекайся, как хочешь. Каждый, начиная с простого матроса и заканчивая самим королем, рад тебе угодить.
Эдуард невольно сравнивал Рагнарова отца со своим. Как же они были непохожи: жизнерадостный, шумный, немного простоватый, крепкий и ловкий правитель Оттона и желчный, своенравный, изнеженный до предела Филипп Ольдонский.
Первый любил горланить моряцкие песни на пару с вечно подгулявшим боцманом, сменял капитана на вахте, пировал (иначе эти трапезы не назовешь) за одним столом с командой, помнил имена всех матросов, знал, сколько у каждого жен, детей и коз. Второй даже одеваться самостоятельно, без помощи слуг, считал зазорным для своего величества, к вельможам и министрам обращался «эй, ты!» и даже к собственным детям относился с легкой брезгливостью. На Севере разудалых южных правителей считали едва ли не дикарями. Завидовали их богатству, искали торговых и военных союзов, но за глаза называли неотесанными мужланами, делали персонажами забавных небылиц и откровенно презирали. Раньше Эдуард думал как все, но если бы теперь ему предложили выбор, не задумываясь, предпочел бы Рагнарова отца собственному. Нет, не мог он забыть свист хлыста, жгучую боль и развязный хохот прихлебателей-слуг… Король Оттона никогда не обошелся бы так даже с простым подданным, тем более с собственным сыном!..
От размышлений о грустном его отвлек сочный, раскатистый бас короля:
– Старый Р'Оверин рыдает, Элеонора рыдает, весь двор рыдает, а я им говорю: нечего слезы лить, набегается и вернется!.. И то сказать, изуродовали парня – скоро двадцать лет стукнет, а он все за мамашину юбку держится! Нарядится в кружева, не то наследник, не то фрейлина! Радуйтесь, говорю, может, наконец воином станет. А эта курица, тетка твоя, все хлюпает: пастушка, пастушка! Подумаешь, пастушка! Твоя мать… – Он кивнул на сына, обращаясь к слушателям: – Его мать тоже не самых голубых кровей, скрывать не буду. На Закатных островах настоящих королей нет, так, вожди всякие-разные… А разве плохая вышла жена? Какого воина мне родила! Не чета вашим Улль Брианам! К слову, пастушка эта – прехорошенькая! Эх, будь я помоложе… неважно. Клыки ее, конечно, малость портят, так и у Улля теперь тоже клыки – два сапога пара. Интересно, детки у них тоже такие же родятся? – В голосе его звучал искренний познавательный интерес.
– Вряд ли, – ответил Хельги серьезно. – Если только не начнут добывать на жизнь пением.
– А ты откуда знаешь? – удивился король.
– Знаю. Это я сам их и проклял, певцов, – признался Хельги, – нечаянно.
Король звучно расхохотался:
– То-то гляжу, зубастого народу повсюду развелось, как упырей на кладбище, и все петь норовят! К чему бы это, думаю… А снять твое проклятие нельзя? Ума не приложу, как Р'Оверинам чадо в таком виде возвращать! Как бы удар герцога не хватил.
Хельги скорбно признался:
– Нельзя! Не умею.
– Ну, пусть будет как есть, – согласился король. – Так даже забавнее.
В целом же рассказанная им история выглядела следующим образом.
Ошалевшая от любви к сыну чета Р'Оверинов считала его несмышленым младенцем до того самого момента, пока он не исчез, а потому общение его с юной прелестной пастушкой воспринимала как детские забавы, и не более. Когда же Улль вдруг заявил о своих матримониальных намерениях, родители пришли в ужас и запретили влюбленным «вместе играть». На следующее утро наследник не вышел к завтраку. Комнату его слуги нашли опустевшей. Прощальная записка гласила: «Вы дороги мне, как сама жизнь, но любовь дороже!»
Обнаружив пропажу сына, герцог с герцогиней впали в состояние полной прострации. Им даже не хватило ума отрядить слуг на поиски по горячим следам. Вместо этого они принялись засылать родственников депешами с воззваниями о помощи, такими сумбурными и бестолковыми, что лично он, Робер Оттонский, ни демона не разобрал, какая именно трагедия стряслась. И пока-то он добрался до Оверина, пока выяснял у обезумевших сестры и зятя, что конкретно и при каких обстоятельствах приключилось, пока отдавал нужные распоряжения «этим безмозглым оверинцам», время было безнадежно упущено.
Но король, при всей его внешней грубости, нежно любил и младшую сестру, и старого дружка Р'Оверина, и своего кисейного племянника, а потому со свойственной ему энергией развил бурную поисковую деятельность.
132 
