Во взгляде старухи скользнуло понимание, новая, невысказанная мысль. Скалиться она прекратила. Но Хельги этой перемены не заметил, его занимало другое:
– Что же получается? Народы, жившие до раздела мира, повымерли, а мы уже потом появились?
– Не все вымерли, – отвечала ведьма, – эльфы – те уцелели, оградились своей магией от всего света и переждали черные времена. Тоже не поголовно – иные переродились. В тварей вроде вашей рыжей девки. Да и твоя родня от эльфов. – Хельги поморщился. – Из людишек коекто остался… вон как расплодились, постылые… Измельчали… Говорят, первоначальные люди только на Закатных островах остались. Они там богине Дану поклонялись, под ее покровительством были, она их уберегла. Мордоворот ваш не из них ли? А девка, что поздоровее, и подземельник бородатый – тоже из новых. И вас многомного, один другого поганее!
«Самато ты кто!..» – чуть не брякнул Хельги, но сдержался.
Сприггану стало грустно. Картина мира предстала пред ним во всей неприглядности. Оказывается, все они злобные, неумелые твари с дурной магией в крови. Не слишком веселый вывод, но, пожалуй, справедливый.
Остались последние два вопроса:
– Скажи, о каком демоне ты толкуешь?
– Не скажу. Молчать буду, – решительно отрубила старая. – Узнаешь, когда время придет. Теперь не время!
– Ладно, – покорно смирился спригган. – Ты тоже из мудрых и вещих… Ответь хотя бы, почему ты живешь в таком… гм… сомнительном месте и оно тебе не вредит? Ты сама из Инферна или из Аваллона?
– А я, милок, испокон тут живу, почитай, с самого раздела. Навроде сторожа поставлена, поток держать. Не из Инферна, не из Аваллона. Когда они возникли, я уже старая была…
Спригган понимающе кивнул. Судя по внешнему виду, бабка не преувеличивала.
Утром дождь прекратился, вода ушла, оставив после себя вязкую топь. Принцы отправились поискать кусты, а вернулись грязные, как два болотника: поскользнулись на мокрой траве, растущей вокруг ведьминого дома.
Чтобы не злоупотреблять сомнительным гостеприимством старой карги, в путь вышли не позавтракав. Но Эдуард даже не пикнул. Он рассмотрел хозяйку при дневном свете и устрашился до предела.
По пути Хельги рассказывал о ночной беседе тем, кто был в состоянии слушать.
– Теперь ясно, откуда старуха знает язык «Непереведенного трактата», – заключила диса, – наверное, он был в ходу в дораздельные времена.
– Кстати, – обратился Хельги к Рагнару, – тебе чтонибудь говорит имя Дану?
– Разумеется, – подтвердил рыцарь. – Моя мать родом с Закатных островов, ее народ чтит эту богиню.
– Тогда можешь радоваться! Непричастность орков к твоему рождению доказана.
– Каким образом?! – завопили в один голос Рагнар и Энка.
– Ведьма сказала: после раздела люди измельчали, кроме тех, кто поклонялся богине Дану. Ты потому такой здоровый, что унаследовал габариты первоначальных людей.
Рагнар гордо воспрянул:
– Вот! Я всегда знал, что орки ни при чем! Никогда не сомневался!
Но именно теперь все поняли: еще как сомневался!
Последние дни в лесу были самыми кошмарными. Вся мощь древнего Заслона обрушилась на путников в последней попытке их уничтожить.
Глухая, ватная тишина давила на уши. Голоса гасли в двух шагах: отстанешь, потеряешься – никакое «ау» не поможет. А других звуков не было вовсе. Не скрипели, не шумели деревья, ни одна ветка не хрустела под ногами. Лишь кровь бухала в ушах. Воздух, сырой и холодный, дрожал как в знойной Сехальской пустыне. Сгустилась дурная синева, клубилась туманом, застила пеленой, – контуры предметов расплывались, двоились. Временами изображение вовсе переворачивалось, деревья будто висели в воздухе кронами вниз. А потом начали падать, ронять крепкие с виду сучья, грозя в любой момент раздавить пришельцев. И все это в полной тишине! Лишь чудом удавалось уворачиваться.
Запах гнили усилился до непереносимой вони, к которой особенно чувствительным оказался гном. Как ни укутывал страдалец нос бородой, его время от времени основательно выворачивало, вскоре его лицо приобрело оттенок древесной плесени.
К Рагнару вернулись мороки, уже успевшие проторить дорожку в его сознание. И грозный потомок племен, поклонявшихся богине Дану, стал вести себя как буйнопомешанный. С большим трудом его удалось связать. При этом больше всех пострадал Хельги. Рыцарь принял его за паука и со всей силы саданул кулачищем в лоб. От досады и боли спригган даже прослезился, его стало тошнить. Ослабевший Аолен опять не смог помочь. Пришлось девицам волочь бьющегося в путах рыцаря вдвоем. Хельги взял было на себя транспортировку безжизненной тушки Его Высочества, но часто терял сознание и ронял ношу в грязь.