Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
111 
– Господа! Наивный чукотский вопрос! А где ведьмарь? Ну такой, со щечками? – спросил Даня.
– А, шаманщик бывший! Да понимаешь, чудо былиин… подевался куда-то. Видел бы ты, как тут все летало! Меня чуть урной чугунной не пришибло. Над головой пронеслась, в березу и – вдребезги! Представь, что написали бы в книге памяти: «Геройски прибит прилетевшей помойкой!» Не, ну не тупо ли? – отозвался Ул.
Даня вспомнил следы, пересекшиеся с его следами.
– А где вы в последний раз его видели?
Ул махнул рукой по направлению к забору, откуда пришел Даня.
– Да там где-то!.. Ну все, смываемся! А то как бы нас не прищучили за разбросанные лавочки! Вон уже сирена завывает. Слышишь?
Ул сделал шагов десять и остановился.
– Закладка-то у кого? Не забыли?
– Вон, у него! – Родион повернул к Дане искаженное болью лицо. – У тебя же?
У Дани язык не повернулся сказать, что закладки у него нет, но и врать ему не хотелось. В результате он сделал нечто среднее. Энергично кивнул, а когда Родион отвернулся, шепотом озвучил ужасное:
– Господа! Я ее потерял!
Глава 28
Стрекозиные крылья
Человек так странно устроен, что во всех неоправдавшихся ситуациях виноваты обычно все, кроме этого единственного человека, чьи ожидания не оправдались. Считать себя правым – самое простое решение проблемы, не требующее вообще никаких усилий.
Дорога петляла. Сидя рядом с водителем, Долбушин разглядывал нетопыря. Глава форта ощущал, что зонт и нетопырьактивно не нравятся друг другу. Когда он случайно подносил к нетопырюручку зонта, в такси начинали твориться непонятные вещи. В приемнике хрипели голоса, что-то трещало, стонало, а у водителя в пачке сами собой загорелись все сигареты. Но это было не главное. Больше пугало то, что Долбушин ощущал близость болота. Он вздрагивал, озирался и понимал, что болотанет. Они ехали по Подмосковью. Вековые ели одевались в тяжелые снега. Встречные машины слепили их фарами. Долбушин успокаивался. Несколько минут проходили тихо, потом машина попадала колесом в выбоину, главу форта бросало плечом на дверь, нетопырьи зонт соприкасались, и он вновь осознавал, что болоторядом. Вот оно, никуда не делось! Пространство машины расширялось, он видел лица, слышал голоса. Таксист беспокоился. Ничего не ощущать было невозможно. Болотобуквально разливалось в воздухе. Вначале водитель чертыхался, потом втянул голову в плечи и ехал теперь медленно и трусливо, не обгоняя даже плетущиеся фуры.
– Это ж он! – вдруг заорал он, останавливая машину и выскакивая на дорогу. – А ну, стой! Да погоди ты!
Долбушин увидел, как таксист вначале побежал, потом замер как вкопанный и, качая головой, вернулся.
– Напрасно я тебя взял! А ведь я в десанте служил! С Дальнего Востока машины гонял, ничего не боялся… Будь оно все неладно! – пробормотал он.
– Кого ты видел? – спросил Долбушин.
Таксист обернулся к нему. Лицо у него было как ошпаренное. Рука слепо зашарила под сиденьем, ища монтировку.
– Откуда ты знаешь, что я кого-то видел? А ну вылазь, сучок, я с тобой разберусь!
– Не надо, – сказал Долбушин успокаивающе. – Ты устал. Брось железку!
Таксист недоверчиво разглядывал его. Потом разжал пальцы. Долбушин услышал, как звякнула монтировка. Водила провел рукой по лицу.
– Слышь, мужик, ты бы вышел, а? Как бы нам в дерево не въехать! Глючит меня. Двадцать лет за рулем, поддатый ездил, всякое случалось, а тут не могу…
– Кого ты видел? – спросил Долбушин.
– Своего лейтенанта… Опытный мужик, контрактник, две войны прошел, а утонул при переправе. Видать, соскользнул да затылком ударился. Почти что на мели, воды было метр. А тут стоит на обочине, голосует и смотрит на меня! Я не обознался, точно он! Выскочил, а его уже нет!
Водила с тревогой поглядел на дорогу.
– Поехали! – сказал Долбушин. – Долго еще?
– Километров тридцать.
Машину вновь закачало на разбитой грузовиками дороге. Долбушин из осторожности раздвинул нетопыряи зонт на предельно возможное расстояние. Да только помогало это плохо. Глава форта понял это, когда в лобовом стекле увидел Кавалерию – молодую, радостную, мать живого сына. Кавалерия разглядывала уздечку. Рядом с ней на корточках сидела его жена Нина, одетая как в день, когда он впервые увидел ее в библиотеке. На шее был тот же алый, слепящий яркостью платок.
111 
