– Вот что значит натуральная еда – вкусненькая свежестухшая кошечка! Протеиновую массу Аль никогда не ел с таким аппетитом, хотя она и идеально сбалансирована, – заметил он.
– Как ты можешь на это смотреть? Это же омерзительно! Твой палач вырывает у нее кишки! – крикнула Рина.
– Ага… А твой поэтический Гаврик тянет их в другую сторону, – с явным удовольствием прокомментировал Гамов.
За спиной у Рины кто-то настойчиво кашлянул. Кавалерия, одетая в светлую, длинную, непривычно женственную для нее дубленку, дышала на очки. Рина выдавила самую милую улыбку, на которую способен одеревеневший человек.
– А мы тут это… ждали, пока берсерки улетят! Знакомьтесь: Евгений Гамов! А это Калерия Валерьевна!
Кавалерия перестала дышать на очки и с недоумением вскинула на нее лицо. Рина ничего не поняла.
– А что такое? Я что-то неправильно сказала? Евгений Гамов… ну, в смысле, Женя он, – встревоженно повторила Рина, решив, что Кавалерия отреагировала на слишком торжественное представление.
Гамов дернул ее за рукав.
– Перестань! – шепнул он.
– Почему перестань?
– Да мы знакомы! Ты что, не знала: я был когда-то шныром! – прошипел он.
Рина мысленно обозвала себя идиоткой.
– Он спас Штопочку. И меня. И выстрелил в сына Тилля. А теперь на него объявили охоту!
Кавалерия кивнула. Несмотря на явный героизм Гамова, разглядывала она его без восторга.
– Про Штопочку я знаю. Про остальное тоже. Берсерки активно переговаривались в эфире, – сказала она, и Рине сразу стало легче оттого, что ничего не надо объяснять.
– И что сын Тилля? Он… – быстро спросил Гамов.
Кавалерия ответила не сразу.
– Трудно сказать. Вначале говорили, что убит. Потом проскочило, что ранен. Кажется, у него под курткой была защита, но арбалетный болт ее пробил.
– Уф! Хорошо! – выдохнул Гамов.
– Что хорошо? Что пробил?
– Что жив. Но не думаю, что по такому случаю Тилль меня простит, – сказал Гамов. Все же заметно было, что ему стало легче.
– Я тоже так не думаю, – кивнула Кавалерия. – Ну и что мне с тобой делать, Евгений Гамов? В ШНыр тебя не пропустит защита. К своим тебе тоже нельзя. И какой из всего этого следует вывод? – Тон Кавалерии возвысился. Очки описали в воздухе внушительную дугу.
«Учительская интонация – жуткая вещь. Это когда человек год за годом повторяет, что параллельные прямые не пересекаются, и потом ту же непререкаемость переносит на все остальное в жизни, никакое отношение к прямым не имеющее», – подумала Рина. Почему-то она вспомнила одну из своих школьных учительниц – негромкую женщину, упорную, как бульдог. Она никогда не забывала своих обещаний. Драчливых мальчиков заставляла писать объяснительные на полторы страницы: «Чем я руководствовался, когда плюнул в Борю». Уже к концу первой строчки несчастный хулиган обнаруживал, что понятия не имеет, чем он руководствовался.
Пока Кавалерия говорила, Гамов стоял, засунув руки в карманы, и притворялся, что ему все равно. Рина с сочувствием за ним наблюдала. Внезапно она вспомнила, что у Гамова дар абсолютного приспособления. К каждому он находит свой ключик. С кем-то он ласковый, с кем-то властный. С Кавалерией же он старается быть ершистым, потому что она любит сложных. Она не любит аккуратных, причесанных и правильных.
Гавр и Аль доели кошку и, сытые, купались в снегу, загребая его крыльями. При этом Аль ухитрялся, даже и резвясь, сохранять достоинство. Гавр же вел себя как бестолковый, но радостный барбос.
– Мы можем послать тебя на Дон, где разводим пегов. Временно, разумеется, пока все не уляжется. Но гиелу тебе придется оставить, – сказала Кавалерия.
– Нет! – упрямо заявил Гамов. – С Алем я не расстанусь!
– А я не расстанусь со своими лучшими кобылами, от которых собираюсь получить приплод, – хладнокровно ответила Кавалерия.
– Аль их не тронет! Я ручаюсь!
– Ручаешься ты, а не Аль. Сомневаюсь, что у него есть внятные планы на долгий отрезок времени. Едва ли он хорошо представляет, что сделает в следующую секунду, – непререкаемо отрезала Кавалерия.
По тому, как Гамов опустил глаза, Рина поняла, что все так и есть. Гиела есть гиела. Вряд ли Аль и Гавр с утра знали, что найдут и сожрут кошку. Но кошки уже нет. И нескольких ворон, возможно, тоже. А попадись им на глаза жеребенок – станут они любоваться его куцыми крылышками или предпочтут перевести эстетическое удовольствие в желудочное?