Особенно,... 
52 
— …а вот хризолит, который встречается редко. Но наш двоюродный братец ведет добычу…
Двоюродный брат не пожелал меня знать. И пускай себе, подумаешь, мне и самой не очень-то хотелось.
— Лазурит… гелиотроп… он солнечный, прямо как ты. Бирюза и нефрит. Наш имеет особый оттенок топленого молока. Он довольно редкий и дорогой…
Стеклянные витрины заполнены камнями. И брат рассказывает о каждом, а я слушаю внимательно: мне хочется доставить ему удовольствие. А еще доказать деду, что я вовсе не паршивый щенок. Нет, он бы такого не сказал, если бы знал, что я услышу… получилось так. Неудобно.
Но я не умею долго обижаться, особенно когда Брокк рядом.
В мастерской, конечно, куда как интересней, но сегодня мы изучаем камни. И тяжелый обломок ложится мне в руки, белый, шершавый, не камень — соляная друза.
— А это мрамор. Узнаешь?
И я замираю. Неужели вот это — тот самый мрамор, из которого сделаны статуи? Те, из тренировочного зала, в которых камень перестает быть камнем? Солнечный свет, проникая сквозь верхний слой, наполняет жизнью фигуры застывших воинов.
Наверное, поэтому я чаще всего прихожу в тренировочный зал. Не из-за брата, не из-за стеклянного купола, сквозь который видно небо, но ради них, девяти фигур великого танца.
Три триады.
Человек. Пес. И пограничье.
Я осматриваю каждую пристально, изучаю и взглядом, и пальцами, которые лишь подтверждают догадку — статуи живы. В них есть тепло… и я разговариваю с каждой шепотом, выспрашивая о том, не скучно ли им уже которую сотню лет в зале стоять.
А потом появляется брат, и я прячусь за постаментом.
Он же делает вид, будто совсем не догадывается о моем присутствии, и повторяет танец, фигура за фигурой, медленно, позволяя мне рассмотреть. Я вижу пробуждение живого железа. Острые иглы вспарывают кожу вдоль хребта, и на коже проступает серебряная роса, пока кожи вовсе не остается. Зато появляется чешуя, не рыбья, скорее змеиная, ромбовидная и плотная. А тело выгибается, подчиняясь внутреннему зову.
Часть меня цепенеет от ужаса, до того противоестественным ей видится происходящее, вторая же — тянется, не желая упустить ни одной мелочи. Эта часть подмечает, как плывут, точно плавятся, очертания фигуры, пока вовсе не избавится она от лишних человеческих черт.
И вот уже в зале стоит железный пес.
Он поворачивается ко мне и идет.
Когти цокают по камню… Оникс? Мрамор? Желтый гранит? Не помню. А вот звук — распрекрасно. И собственный восторг, в котором изрядно страха.
На самом деле на собак они похожи весьма отдаленно.
Мой брат огромен, в холке — выше двенадцатилетней меня. Массивная голова с короткой пастью. Длинная шея и широкие плечи, на которых подымаются четырехгранные иглы, острые как бритва. И когти оставляют на камне царапины.
А что может быть прочнее камня?
При движении чешуйки накладываются друг на друга и шелестят…
Я неспособна отвести взгляд от длинного гибкого хвоста, который вьется над полом.
Брат останавливается перед моим укрытием и, вытянув шею, тычет носом в грудь. И я решаюсь коснуться гладкой лобовой брони, переносицы с горбинкой — на ней еще иглы псевдошерсти забавно топорщатся. Зубы трогаю. Осмелев, пытаюсь ухватиться за скользкий клык.
И брат рычит.
А потом притворно заваливается на бок, подставляя брюхо. Здесь чешуя мягкая и горячая. Я чешу, а он поскуливает и лапой презабавно дергает, точь-в-точь как всамделишный пес. Вот только ножи когтей на этой лапе вовсе не собачьи. Но мне смешно. И ему тоже.
Вешаясь на шею, я требую:
— Покатай!
Братец фырчит и нос воротит.
— Ну покатай… покатай, пожалуйста… ну чего тебе стоит…
Он в конце концов сдается и, перевернувшись на живот, убирает иглы. Я забираюсь верхом и визжу от восторга, когда он поднимается.
— Поехали же!
Мои пятки стучат по его бокам, но вряд ли Брокк хоть что-то ощущает… Он идет мягкой рысью, и я чувствую себя самым счастливым созданием в мире. Мраморные воины снисходительно улыбаются.
О да, это было хорошее время.
Потом случился детский бал, ради которого, собственно говоря, мы и приехали. И единственный танец, естественно, с Брокком: кому еще нужна полукровка со столь откровенно оскорбляющей внешностью? Нет, я мало что понимала, но просто удивлялась, почему никто не хочет со мной разговаривать.
52 
