Особенно,... 
40 
— Откуда тебе знать?
Куин свирепо посмотрел на него.
— Потому что я знаю, кем ты стал. Ты один из самых уважаемых людей в Шотландии. Ты больше не Гаврэл Макиллих — ты знаменитый Гримм Родерик, образец самодисциплины и самообладания. Ты дюжину раз спасал жизнь нашему королю. Тебя так щедро вознаграждали, что ты богаче старого Сент-Клэра и меня, вместе взятых. Женщины падают к твоим ногам. Чего еще можно желать?
«Только одного — того, чего у меня никогда не будет, — мрачно подумал Гримм, — Джиллиан».
— Ты прав, Куин, — как всегда. Я осел, ты прав. Так что женись на ней.
Гримм повернулся к Куину спиной и стал возиться с седлом Оккама. Спустя секунду он стряхнул с плеча руку Куина.
— Оставь меня в покое, Куин. Ты будешь идеальным мужем для Джиллиан, и лучше поторопиться, так как накануне ее целовал Рэмси.
— Рэмси поцеловал Джиллиан? — воскликнул Куин. — И она поцеловала его в ответ?
— Да, — с горечью ответил Гримм. — Он уже совратил немало невинных девушек, так что сделай нам обоим одолжение и спаси от него Джиллиан, предложив ей себя.
— Я уже предложил, — тихо промолвил Куин.
Гримм резко повернулся к нему.
— Предложил? Когда? И что она ответила?
Куин начал переминаться с ноги на ногу.
— Ну, это было не совсем официальное предложение, но я дал ей ясно понять свои намерения.
Гримм ждал, вопросительно изогнув дугой темную бровь. Куин повалился в кучу сена и откинулся на спину, разбросав руки. Потом он раздраженно сдул с лица светлый локон.
— Джиллиан думает, что влюблена в тебя, Гримм. Она всегда думала, что любит тебя, еще с детства. Почему бы тебе, наконец, не открыть ей правду? Расскажи, кто ты есть на самом деле. И пусть решает сама, достоин ли ты ее. Ты наследник вождя клана — станешь им, если вернешься домой и заявишь о своих правах. Джибролтар прекрасно знает, кто ты есть, и все же он призвал тебя стать одним из претендентов на ее руку. Совершенно очевидно, что он считает тебя достойным своей дочери. Может быть, ты единственный, кто думает иначе.
— А может, я понадобился, чтобы ты выглядел лучше в сравнении со мной? Знаешь ли, пригласили звереныша. Ведь так называла меня Джиллиан? — Гримм закатил глаза. — Тогда красивый парень станет еще привлекательнее. Я не могу ее интересовать. Джиллиан известно, что я даже не знатен. Для нее я ничто, и я думаю, что ты сам хочешь получить ее, Куин.
Гримм повернулся к коню и стал длинными, равномерными движениями водить щеткой по его боку.
— Хочу. Я бы гордился, если бы Джиллиан стала моей женой. Любой бы гордился, — ответил Куин.
— Ты ее любишь?
Куин повел бровью и с любопытством посмотрел на Гримма.
— Конечно, люблю.
— Нет, ты по-настоящему ее любишь? Сходишь ли от нее с ума?
Гримм пристально взглянул на Куина, и тот растерянно заморгал.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Гримм.
Гримм фыркнул.
— Я и не ожидал, что ты поймешь.
— А, черт, все так запутанно, — раздраженно выдохнул Куин и откинулся в душистое сено, затем вытащил из кучи стебелек клевера и стал задумчиво покусывать его.
— Я хочу ее. Она хочет тебя. А ты мой ближайший друг. Единственное неизвестное в этой задачке — чего хочешь ты.
— Во-первых, я искренне сомневаюсь в том, что она предпочитает меня, Куин. Если в ней и есть что-то, это остатки детской влюбленности, а от них, будь уверен, я ее избавлю. Во-вторых, совсем неважно, чего хочу я.
Гримм вынул из споррана (Кожаная сумка, отороченная мехом, элемент национальной одежды шотландских горцев.) яблоко и протянул его Оккаму.
— То есть как неважно? Конечно же, важно, — нахмурился Куин.
— Чего хочу я, в данном случае не столь существенно, Куин. Я берсерк, — проговорил Гримм ровным тоном.
— И что? Посмотри, что это тебе дало. Большинство мужчин продали бы душу, чтобы стать берсерком.
— Это была бы чертовски глупая сделка. И это проклятье таит в себе многое, о чем тебе неизвестно.
— Для тебя оно оказалось довольно весомым благом. Ты, в сущности, непобедим. Припоминаю, как в Килларни…
— Я не желаю говорить о Килларни…
— …ты убил половину чертовых…
— Придержи язык! — Гримм резко повернул голову. — Я не желаю говорить об убийствах. Похоже, это единственное, что у меня хорошо получается. Эта легенда о моем самообладании смешна, ибо не во всем я могу с собой совладать, де Монкрейф. Я не управляю своим гневом, — горько признался он. — Когда это происходит, я теряю память, теряю представление о времени и не имею ни малейшего понятия о том, что делаю, а когда дело сделано, кому-то приходится мне рассказывать, что я натворил. Да ты и сам это знаешь. Тебе самому приходилось пару раз сообщать мне, что я наделал.
40 
