32 
Хью думал, что он вернется домой и сам расскажет родным обо всем. Но если Бернар де Трай в Авиньоне уже все знает, то при дворе и подавно это уже не новость. Значит, о его награде знает и Жиль… и Адель.
Очнувшись от своих мыслей, Хью увидел, что Бернар с любопытством смотрит на него.
— Хороший сегодня день для охоты, — сказал он. — Ты так начистил своего жеребца, что ему впору катать деревенскую свадьбу да заплетать ленточки в гриву. Мои мастиффы жаждут крови, а егерь сказал мне, что обнаружил свежие кабаньи следы. Бери свое копье, Вунэ. Охота всем нам пойдет на пользу. Потом мы отдохнем у очага с чаркой доброго вина и обговорим детали твоего отъезда.
* * *
В этот день они забрались глубоко в лес. Ближе к полудню небо почернело от туч, но Хью радовался холоду и сырости. Они еще выслеживали кабана, когда небеса разверзлись, грянул гром, и дождь полил как из ведра. Даже густая листва над головами не спасала охотников от этого потопа. Все, включая Бернара, подняли высокие воротники своих камзолов, и припали к шеям лошадей, пытаясь не промокнуть до нитки, и только Хью с открытым лицом встречал дождь и ветер. Кожа его впитывала влагу подобно иссушенному засухой полю. Губы его, привыкшие к пыльным бурям, с наслаждением ловили капли дождя. Он вдыхал запах мокрой сосновой хвои, а чавкающий звук, исходивший от копыт Цефея, скользящих по мокрой глине, музыкой отдавался в его ушах.
Уже совсем стемнело, когда охотники ни с чем возвратились в замок. Как только Хью вошел в Большой Холл, он сразу же быстро поднялся по лестнице, шагая через две ступеньки, и отправился в свои комнаты. Едва закрыв за собой двери, он поспешил сбросить с себя мокрый камзол и кожаные легины[11]. Как ни наслаждался он, подставляя тело струям холодного дождя, к вечеру Хью совершенно продрог и теперь хотел поскорее обсушиться и переодеться в сухое.
Чан с горячей водой уже ждал его, и он с наслаждением погрузился в живительное тепло, чувствуя, как словно иголками, теплая вода покалывает пальцы рук и ног. Хью погрузился в воду с головой, уши его горели, даже нос, покрасневший от холода, покалывали те же иголки. Наконец он откинулся на борт чана, позволив теплу согревать замерзшие мышцы.
Сегодня они с Цефеем скакали, не жалея себя, конь совсем выбился из сил, да, и сам Хью едва мог пошевелить рукой или ногой. Хью намеренно изматывал себя, надеясь, что кроме мыслей об отдыхе его ничто не будет беспокоить. Ему не хотелось думать больше ни о чем, он мечтал просто существовать в этом своем маленьком мире.
В Иерусалиме он постоянно чувствовал усталость, а его образ жизни там позволял ему не задумываться о том, что происходит вокруг. Однако сегодня, несмотря на то, что тело его крайне устало, мозг Хью не желал расслабляться, и помимо своей воли рыцарь снова обратился мыслями к той, о ком пытался забыть все это время.
Не прошло еще и суток с того момента, как в этой самой комнате, сидя в этом самом чане, он поцеловал Катарину. Воспоминания об этом поцелуе преследовали его весь сегодняшний день. Когда он нес ее в ее покои и укладывал на постель, сердце его билось так, что он боялся, что стук его разбудит спящую девушку. Когда он чистил Цефея, пытаясь забыть о Катарине, он ни на секунду не забывал мягкую податливость ее губ, которые осмелился поцеловать. И в лесу, пришпоривая своего боевого коня, он не переставал думать о ней. Все окружающее ничего не значило по сравнению с этими воспоминаниями.
Но Хью знал, что должен заставить себя не думать об этом.
Необходимо справиться со своими чувствами, пока они не стали еще сильнее. Хью выбрался из чана и быстро вытерся. Он надел чистую белую рубаху, тунику и штаны и как раз натягивал сухие башмаки, когда раздался стук в дверь. Подойдя к двери, он открыл ее и увидел Бернара.
— Я решил присоединиться к тебе, — сказал тот, внося большой кувшин пива и два кубка. — В Холле сегодня полно народу, а я хотел кое-что обсудить с тобой.
Хью посторонился, пропуская Бернара, и усмехнулся в притворном удивлении.
— Хозяин, приносящий пиво прямо ко мне в комнату! Должно быть, ты чувствуешь вину за то, что целый день заставил меня провести в самом сыром и холодном лесу во всей Франции.
Бернар рассмеялся.
— Да нет, совесть меня нимало не мучает; и пусть тебя не вводит в заблуждение жареная говядина, которую я велел прислать сюда. Более того, я предполагаю, что ты должен быть благодарен мне за то, что я предоставил тебе возможность провести этот день в лесу.
32 
