очень нудно 
20 
— Добрый человек, ты ошибся, — вымолвил, наконец, Марк Юлиан ровным холодным голосом. — Этот раб — мой. Но, чтобы избежать дальнейших недоразумений и окончательно убедить тебя в твоей ошибке, я куплю его у тебя. Нестор! — крикнул он, обращаясь к почтительно стоявшему в ожидании приказаний, услужливому секретарю-вольноотпущеннику, благоухавшему гиацинтовым маслом. Сенатор кивком головы указал на Гранна. — Заплати ему. Отдай весь кошелек. Немедленно. Нестор бросил тяжелый кошелек, наполненный золотыми монетами, в сложенные вместе ладони Гранна. Гранн обомлел, когда открыл его и заглянул внутрь. Он не выручил бы столько денег, продай он даже всю свою сукновальню. Жадность быстро победила в нем обуревавшее его желание расправиться с мальчишкой. Поэтому сукновал ухмыльнулся, показывая желтые лошадиные зубы, сначала Марку Аррию Юлиану, потом толпе зевак, как бы говоря: «Ха! В конце концов я остался в выигрыше!» И толкнул все еще связанного мальчика к новому хозяину.
Толпа никак не могла уразуметь, что же все это означает; но несмотря на загадочность происходящего, из уст в уста уже начали передаваться самые невероятные слухи, истолковывающие это событие. Таким образом, через некоторое время, когда молва обошла все кабачки, наиболее вероятной причиной столь странного поведения Сенатора всеми было признано сладострастие, хотя Марк Аррий Юлиан был одним из немногих аристократов, которых никто никогда не заподозрил бы в связях с мальчиками.
— Отведи этого раба в дом, — услышал ошеломленный Эндимион короткое распоряжение своего нового хозяина вольноотпущеннику. — Умой, накорми и дай ему чистую одежду!
* * *
На следующий день Эндимион, одетый в тунику из тончайшего льна, вошел, сильно волнуясь, в кабинет Сенатора Марка Аррия Юлиана. Он был напряжен и бдителен, как часовой вблизи вражеской позиции. Ожидая своего господина, которого задерживали неотложные дела, но который выразил желание поговорить с ним, мальчик принялся осматривать комнату. Ему казалось, что он спит и видит чудесный сон. На письменном столе из кипарисового дерева стоял серебряный прибор для вина. Эндимион со страхом понимал, что каждая серебряная, сделанная мастерской рукой чарочка стоила в три раза дороже, чем он сам. Но то, что он, рассмотрев резной барельеф на тулове чарки, узнал сюжет, изображавший смерть Дидоны от меча Энея, несколько успокоило его, внушило чувство уверенности, — ведь он тоже не последний человек и кое-что понимает в этом мире! Позади стола стояли водяные часы с матовым стеклом, украшенным золотыми пластинами. Какие изящные часы стоят в домах у богатых людей! Они отмеряют каждый час прожитой жизни, а вот рабу часы не нужны, он знает только день и ночь. Повсюду была масса книг, — книги были небрежно навалены в нишах стен, стопки их лежали на полу. Эндимион удивился сам себе: в другое время он бы накинулся на них, жадно начал бы читать первое попавшееся сочинение. Ему так хотелось верить, что он уже приобрел некоторые способности настоящего мудреца — и прежде всего способность держать в узде свои эмоции, но его безжалостный здравый смысл говорил ему, что на самом деле тревога, которую он испытывал в душе, притупляла его интерес к книгам. Его мучила одна лишь мысль: «Чего от него хотят?»
Этот огромный дом был настоящим раем из лабиринтов садов, переходящих в прохладные помещения, освещенные естественным солнечным светом, где по стенам висели картины, изображавшие древние сюжеты; эти просторные помещения сменялись сумрачными комнатами, стены которых были обиты роскошными тканями и увешаны коврами, там тускло поблескивала мебель из темных драгоценных пород дерева, отделанная золотом; были комнаты, где, казалось, сосредоточены бесчисленные сокровища, среди которых возвышались скульптура Афродиты, изваянная волшебной рукой Праксителя, или бесценная бронзовая пластика, которую модно было коллекционировать в то время. Это был настоящий Элизиум[6], изобилующий такими вещами и предметами, которые истинному философу не подобало иметь. Особняк был построен на склоне Эсквилинского холма. С балкона кабинета Эндимион мог видеть далеко внизу дымящуюся зловонными испарениями Субуру; бесконечный поток людей и вьючных животных, двигающихся по ее главной улице, показался мальчику отсюда похожим на грязную мутную реку. «Неужели я был заброшен резвящимися богами высоко в небо?» — спрашивал себя Эндимион. И мрачно отвечал, что скоро, во всяком случае, боги натешатся им и швырнут назад — вниз, в грязь и скверну.
20 
