39 
— А что слышно о Харис? — зашептала Ауриана, обращаясь к матери. Харис была женой Тойдобальда. — И о ее младенце?
— Никто не видел их, — отозвалась Ателинда.
Тут и Херта шепотом заговорила с Ателиндой, убеждая ее уговорить Ауриану повиноваться решению собрания старейшин.
— Ради нашего общего блага она должна выйти замуж за одного из сыновей Видо. Из-за этого ребенка на наши головы сыплются одни лишь беды.
— Я не буду говорить с ней сейчас об этом, — зашептала Ателинда в ответ почти умоляющим голосом.
«Почему мама не ответила ей резко и решительно? — с горечью подумала Ауриана. — Я знаю, она боится Херту, владеющую магической способностью воскрешать мертвых. И все же ей не следовало с такой покорностью склонять перед ней свою голову. И как смеет сама Херта говорить обо мне в моем присутствии, обращаясь при этом к третьему лицу, словно я какая-нибудь неразумная собачонка?!»
— Одни лишь беды и ничего кроме бед! — упрямо повторила Херта громким свистящим шепотом, как будто она не слышала ответа Ателинды. — Почему бы нам не использовать ее, чтобы заключить мир с нашим врагом? Мне очень жаль Витгерна, если уж говорить положа руку на сердце. Он прекрасно знает, что берет себе невесту с примесью демонической крови, и не осмеливается возражать!
— Я не желаю слушать все это! — более решительно промолвила Ателинда.
«Если Херта скажет еще что-нибудь в таком же духе, — подумала Ауриана, — я не выдержу и взорвусь! И тогда мне уже будет все равно, проклянет ли она меня девять раз и умру ли я прямо тут же на месте. Я — такое же человеческое дитя, как и все остальные, разве это не так? Почему же она постоянно третирует меня и относится ко мне с таким откровенным презрением? Я уверена, что мама знает обо всем этом больше, чем говорит».
Херта никогда не допускала, чтобы слово Ателинды было последним в споре.
— Готова биться об заклад, наша высокомерная принцесса думает, что ей удастся отказаться от этого брака. Похоже, она опять намерена забраться на дерево, а ты, Ателинда, глупая мягкосердечная мать, видно, опять не готова взять в руки топор.
Эта последняя насмешка Херты неожиданно для нее произвела противоположное действие на Ателинду, и напомнила Ауриане о великодушии Бальдемара и его отцовской любви к ней. Однажды, когда Ауриане не было и семи лет, она взобралась на высокую сосну, чтобы убежать от Херты, преследовавшей ее с березовым прутом в руках, и целый день просидела на дереве, упорно отказываясь слезать вниз, превозмогая голод и усталость, от которой уже чуть не падала с дерева. Херта извергала угрозы, кричала так, что в конце концов охрипла и послала за Гарном, рабом, работавшим в поле, чтобы тот срубил топором сосну, на которой сидела Ауриана. Но Ателинда направила гонца к Бальдемару; отец сразу же покинул торжественное пиршество в честь очередной победы и поспешил домой, — прибыв как раз вовремя, чтобы предотвратить первый удар топора, когда Ауриана уже готова была упасть на землю вместе с деревом. Бальдемар въехал во двор верхом вместе с пятьюдесятью своими соратниками, слегка ошеломленными увиденной сценой, и мудрыми ласковыми словами уговорил девочку слезть с дерева. Херта громогласно требовала от него наказать Ауриану, обвиняя ее в том, что она будто бы потравила взошедшую пшеницу, катаясь по полю на своем пони, — чего Ауриана, кстати, и не думала делать, — и помогла спрятаться рабыне, которую Херта намеревалась наказать за провинность ста ударами хлыста, — что было правдой. Но Бальдемар строго-настрого запретил трогать ребенка, и Ауриана навсегда запомнила его слова: «Лучше обладать строптивым духом, чем сломленным».
На этот раз Ателинда ничего не ответила Херте, она только теснее прижалась к Ауриане и обняла дочь за плечи. Воцарилось такое долгое молчание, что тишина начала сводить с ума девушку. Ей стало казаться, что рядом с ней в темноте находится сдерживающий дыхание дракон. В этой неестественной тишине она явственнее ощущала близкое присутствие гермундуров и с грустью взглянула на спящего Арнвульфа. Бедное слабое существо. Почему боги сотворили нас такими беззащитными? Мы не умеем летать, у нас нет когтей — мы входим нагими в этот мир, который готов поглотить нас в любое мгновение.
Теперь уже Ауриана различала сидящих в полумраке землянки Мудрин, Фредемунд и пять других женщин, работавших в доме за ткацкими станками; они расположились на земляном выступе, это место считалось почетным. У их ног в земляной слякоти сидели рабы-земледельцы, тесно прижавшись друг к другу. Гарн, который был их старостой, сидел несколько в стороне. Рабы-земледельцы вели хозяйство на отдельных, выделенных им участках земли, а затем более половины собранного урожая отдавали в закрома, принадлежавшие племени. Среди этих рабов был и бывший хаттский воин, покрывший себя несмываемым позором на поле боя, когда он бросил свое оружие и бежал — за это преступление собрание племени осудило его на вечное рабство. Здесь же было пять гермундурских женщин, захваченных во время стычек между племенами, часто возникавших из-за обладания соляными источниками. И, наконец, среди рабов находилось два римлянина. Одним из них был галльский работорговец, которого воины Бальдемара захватили вместе с телегой, груженой хаттскими детьми и направлявшейся на невольничий рынок. Собрание племени не стало посвящать его Водану, потому что такая жертва была бы недостойна бога. Второго римлянина звали Деций.
39 
