Последние отзывы

  60  

Одберт злорадно ухмыльнулся Витгерну, как бы давая понять, что испытывает чувство глубокого удовлетворения по поводу его увечья. Старший сын Видо был отъявленным забиякой, грубо задиравшим всех подряд. Причем, если вы отвечали на его вызов, это грозило вам сильными неприятностями, а если не обращали никакого внимания на выпады грубияна, он еще злее начинал насмехаться над вами. Витгерн открыто встретил взгляд Одберта, его собственный взор выражал полное безразличие. Это задело Одберта за живое, и он с досады смачно плюнул на землю.

Наконец, у шатра появился сам Бальдемар. Он остановился, храня торжественное молчание и пристально глядя на Видо. Казалось, его взгляд, как острое смертоносное оружие, направлен прямо в цель и готов поразить ее.

При виде своего предводителя соратники Бальдемара испытали огромное облегчение — он выглядел великолепно! В гордой посадке его головы, в его воинственном взгляде было что-то от неукротимости дикого скакуна, не сознающего свою первобытную красоту, но никогда не забывающего о своей силе. Горе и скорбь не сломили Бальдемара, не сожгли его душу, а разожгли в ней яростное пламя, готовое спалить дотла его врагов.

Видо, по всей видимости, ожидал увидеть сломленного духом человека, не способного ни к какому сопротивлению. И теперь, чтобы скрыть свою тревогу, он громко харкнул и сплюнул на землю. Витгерн усмехнулся, заметив, что свою причудливую манеру сплевывать Одберт полностью заимствовал у отца.

— Друзья! — произнес Бальдемар, и при звуке этого повелительного голоса моментально воцарилась тишина. — Каждый из нас потерял во время последнего набега неприятеля своих матерей и отцов, своих дочерей и сыновей. Как же могло выйти, что один Видо не потерял ничего и никого? — Бальдемар сделал продолжительную паузу, инстинктивно используя приемы ораторского искусства — нетерпение слушавших его воинов быстро нарастало, и когда напряжение достигло своего апогея, он громогласно ответил на свой вопрос: — Это случилось оттого, что за день до набега он спрятал в безопасное место и свое богатство, и своих домочадцев!

Грозные слова упали, словно лезвие топора на шею спящего, ни о чем не подозревающего преступника. Мертвая тишина, полная ужаса и трепета, воцарилась вокруг. Когда толпа, наконец, понемногу начала приходить в себя и зашевелилась, послышались негромкие возгласы изумления, и ропот пробежал по ней, словно рябь по поверхности воды. Тайный сговор с врагом, это было уже слишком даже для дерзкого, попирающего многие законы Видо. Это было предательство! Но всем присутствующим было ясно и то, что Бальдемар не мог бросаться такими обвинениями без всяких на то доказательств.

Лицемерный Видо прекрасно умел скрывать свои истинные чувства. Он откинул голову назад и с наигранной беззаботностью рассмеялся отрывистым, похожим на лай, смехом. Но воины, стоявшие вблизи Одберта, сразу же заметили, как у того задрожали руки, вцепившиеся в поводья, а Ульрик опустил глаза в землю и не смел их поднять, как будто он решил, что таким образом укроется от взглядов окружающих.

— Конечно, я знал, что он будет говорить что-нибудь в подобном роде! — воскликнул Видо, энергично размахивая руками в такт своим словам. — Ничто не может обрадовать его больше, чем моя гибель! — Витгерн помимо своей воли залюбовался хладнокровным спокойствием Видо. — Но кто будет слушать лживые речи ожесточенного, сломленного горем старика, уязвленного тем, что военное счастье отвернулось от него, и завидующего мне черной завистью, потому что даже его собственные соратники бросили его, — поступив в данном случае мудро, — чтобы влиться в ряды моего войска! Знаешь, Бальдемар, если бы я был той самкой, которая произвела тебя на свет, я бы тоже добровольно бросился в огонь, только чтобы не видеть твоего жалкого конца!

Видо снова засмеялся, но на этот раз его лающий смех прозвучал в полной тишине, как будто одинокий камушек упал в пустой глиняный горшок. Напряженные хмурые лица молча вглядывались в лицо Видо, а затем все взгляды снова обратились к Бальдемару, в ожидании его ответных слов.

Однако дерзкий Видо решил не выпускать инициативу из своих рук. — Он утверждает, что я прибрал свой скот, свои богатства. Нет, это он прибрал мою собственность, он — вор! — воскликнул Видо, указывая рукой на Бальдемара. — Куда ты подевал двенадцать моих лучших кобыл, ты, жеребец? Ты же взял их у меня на время, как я думал, и собирался вернуть назад! Где они?

  60