145 
«Что-то во мне желало того же, что и Суния. Я не готова к смерти. Неужели сердце может разделится надвое? Одна половина предает меня, а другая сохраняет мужество».
Тем вечером, когда невольники стали убирать столы в обеденных залах, а стражники повели своих подопечных в камеры, среди гладиаторов всех трех ярусов разнесся странный слух. Император приказал Аристосу явиться на государственный банкет, чтобы отпраздновать трудную победу последнего. И вот в то время, когда Аристос, раскачиваясь всей своей тушей, шествовал во дворец по улице, сопровождаемый своими прихлебателями, расчищавшими дорогу небольшому отряду стражников, охранявших знаменитость, на него напали убийцы. Он спасся лишь благодаря тому, что у стражников под одеждой оказались спрятаны мечи, и те отбросили нападавших. У прохожих, ставших свидетелями происшествия, сложилось впечатление, что стражники ждали этого нападения и оттого действовали быстро и слаженно. По всеобщему убеждению убийц подослал не кто иной, как Музоний Гета, чтобы отомстить за девочку, ставшую жертвой Аристоса. Но Гета наотрез отрицал свою причастность к этому делу, и все были поражены, что Император поверил ему.
Ауриана догадалась об истиной подоплеке событий.
— Все это было подстроено Марком Юлианом и никем иным, — убеждала она Сунию. — Будь Гелла проклята. Ему удалось установить, кто такие Антоний и Клеопатра. Лишь боги ведают, как он узнал об этом. Твое желание исполнилось, Суния. Наш план не удался.
* * *
План действий, предложенный Юниллой Вейенто к удивлению последнего увенчался успехом. Зерна упали на подготовленную почву. Домициан охотно поверил всему, что рассказывал ему Вейенто о том, что Марк Аррий Юлиан с самого начала испытывал страсть к Ауриане и лгал Императору без зазрения совести. Эта хитрая бестия под самым носом у своего доверчивого повелителя и бога все время занималась любовными утехами с грязной и наглой тварью. Домициан воспринял это с обманчивым спокойствием, и Вейенто опасался, что тот еще не совсем разорвал чары, которыми опутал его Марк Юлиан. Но весь следующий день Император выносил суровые приговоры тем, кто подал петиции о помиловании: фальшивомонетчику, вина которого была не указана, отрубили руку и повесили на шею, подрядчика, бравшего взятки, поджарили на медленном огне и так далее.
Утром Домициан призвал к себе Петрония. Префекта преторианцев ввели в палату, которая была столь тускло освещена, что можно было лишь различить очертания головы Императора, блеск перстней на его пальцах да золотую кайму его тоги. Позднее Петронию пришла в голову мысль, что Домициан нарочно не хотел показывать своего лица, искаженного гневом и ненавистью. Но Императору не удалось изменить голос, совершенно безжизненный и лишенный чувств. Казалось, Домициан мерзнет и вот-вот велит принести себе еще одну тогу. Петроний хорошо знал, что обозначает это кажущееся безразличие — Император впал в бешенство.
— Я приказываю тебе арестовать Марка Аррия Юлиана.
Петрония словно громом поразило. «Заговор раскрыт!» — промелькнуло у него в голове. Невероятным усилием воли ему удалось сохранить самообладание. Резко повернувшись, он отправился выполнять это страшное приказание.
Шесть преторианцев чувствовали себя неловко в атриуме особняка Марка Аррия Юлиана. В этом доме было полно изображений предков, которые взирали на них мертвыми, потухшими глазами с посмертных масок, висевших повсюду — в промежутках между окнами, над дверями, на стенах. Все эти люди в течение трехсот лет жили, страдали, любили, боролись, ходили по улицам Рима. Стражники с трудом побороли в себе желание поклониться. В этих просторных, роскошных покоях они чувствовали себя неловко, словно деревенские увальни. Это был величественный храм Муз, цитадель знаний, недоступных им. Они были словно варвары, которых послали разграбить древний город, очаг цивилизации. Да и сам человек, за которым они пришли, приводил их в не меньшее смущение. Он наблюдал за ними со спокойным любопытством, и в стражниках, наслушавшихся всяких небылиц о философах, проснулись предрассудки, вызванные их невежеством. А вдруг они и в самом деле обладали сверхъестественной способностью насылать на людей порчу или наоборот, снимать заклятие, побеждать гордыню разума?
Их центурионом был Сервилий, верный цепной пес Императора. Он сохранил самообладание только потому, что избегал взгляда хозяина дома, опустив глаза в документ, с которого свисала Императорская печать. Он читал его, самодовольно гнусавя.
145 
