101 
— Пожалуй, их стоит отрезать…
— Не вздумайте, миледи!
— В таком случае попробую снова укрыть вас ими. И немедленно. — Женевьева сбросила одеяло и застыла перед ним — нагая, гордая и прекрасная, не чувствуя стыда. Ошеломленный Тристан молчал.
Она медленно направилась к нему, соблазнительно, как кошка, слегка покачивая бедрами и бесшумно касаясь пола узкими ступнями. Ее волосы, увенчанные сияющим убором, струились вдоль тела и чуть колыхались, сверкал золотистыми искрами, нежно касались груди и бедер, окутывая девушку великолепным плащом.
Тристан замер. Никогда еще Женевьева сама не прикасалась к нему, поэтому сейчас мгновенно воспламенила его. Он изумленно смотрел на нее.
На губах Женевьевы играла легкая и беспечная улыбка под стать ее чувственным движениям. Она казалась искушенной, как Ева, опытной соблазнительницей. Остановившись перед Тристаном, она провела ладонями по бедрам, вызывающе вздернула подбородок и сверкнула глазами.
Привстав на цыпочки, она прильнула к нему, обвила руками его шею — так, что теперь их тела соприкасались. Женевьева ощущала его затвердевшую плоть, но с лукавой усмешкой, едва позволив ему ощутить ее тепло, отстранилась.
— Пожалуй, мне надо одеться! — Она прикрыла грудь волосами, оставив на виду глубокую ложбинку между сливочными холмами. Потом закружилась. Волосы развевались, как золотой водопад, манили и притягивали, скрывали и вновь обнажали ее женственную фигуру, безумно волнуя его. — Пожалуй… — начала Женевьева, но опомнившийся Тристан уже метнулся к ней и заключил ее в объятия.
— Что «пожалуй», миледи?
— О нет, милорд! — с притворным ужасом воскликнула она. — Вы одеты!
— Это легко исправить.
— Мне бы не хотелось доставлять вам лишние хлопоты…
— Вам я ни в чем не могу отказать. Как и самому себе!
С этими словами он бросился на постель. Глаза Женевьевы засверкали от возбуждения, она простерла к нему руки, ее густые волосы покрыли плечи и шею Тристана. Он зарылся в них лицом и начал осыпать торопливыми и пылкими поцелуями ее тело. И вскоре Женевьева забыла обо всем, шепотом призывая его к себе.
— Думаешь, это так просто, плутовка? Ты довела мужчину до помешательства, а теперь не позволяешь ему вкусить медленного и томительного наслаждения! Ну уж нет!
— Тристан… сжалься!
— Увы, миледи, сейчас мне не до милосердия!
Поцелуями и страстными ласками он вновь довел ее до блаженного экстаза, заставил трепетать от нетерпения и умолять… и начал все сначала. В комнате было светло, но Тристан не выказывал ни толики смущения, опуская голову между ее бедер, вызывая в ней дрожь поцелуями и прикосновениями. Наконец Женевьева простонала, что дольше терпеть не в силах.
И сказала правду — она ослабела от наслаждений, но испытывала неутолимое желание. Когда Женевьева попросила его раздеться, он предложил ей помочь ему. К своему удивлению, она обнаружила, что способна без тени смущения касаться языком его груди, опускаться ниже… возбуждать в нем страсть, приближая желанный миг. Рывком притянув ее к себе, Тристан приподнялся и они соединились — так, как никогда прежде.
Услышав резкий стук в дверь и голос Джона, Женевьева вздрогнула. Тристан рассмеялся, натянул на них одеяло и велел Джону войти. Женевьева залилась краской. Джон, стоя на пороге, пожелал им счастливого Рождества, улыбнулся и напомнил, что уже поздно, а гости собрались в зале.
Тристан усмехнулся, привлек Женевьеву к себе и пообещал скоро спуститься. Ни Тристан, ни Женевьева не заметили, что рядом с Джоном в коридоре стоит еще один человек и видит их. Поэтому они не видели и того, что дикая ярость исказила его лицо.
Дверь закрылась. Женевьева вскочила и бросилась к сундуку с одеждой. Тристан тоже встал и начал одеваться. Но, застегивая крохотные пуговки сзади на ее платье, он вдруг повернул ее к себе.
— Я хотел бы получить от вас еще один подарок, миледи.
Удивленная его тоном, она молча ждала продолжения.
— Сегодня мне придется уехать, Женевьева. Я возвращаюсь ко двору вместе с лордом Гиффордом и остальными.
— Что?!
— Да, мне придется вернуться ко двору. Генрих призывает меня. Не хочу опять запирать тебя в башне, поэтому пообещай, что больше не попытаешься сбежать.
Женевьева поразилась, почему ее пронзила такая боль при мысли о скором расставании. Утро, начавшееся так чудесно, закончилось бедой… Боже милостивый, неужели вместе со свободой и честью она утратила гордость и достоинство?
101 
