108 
— Кампания прошла успешно, но вскоре нам предстоит сражаться уже на английской земле. А пока непокорных удалось усмирить.
Сердце Женевьевы учащенно забилось.
— Значит, Тристан скоро… вернется?
— Вернется? — переспросил Генрих. — Миледи, он вернулся вчера вечером. Всего хорошего.
Король вышел, а ошеломленная Женевьева упала в кресло. Ее охватил гнев.
Тристан вернулся в Лондон, он здесь… Он приказал привезти ее из Иденби, посадить под замок во дворце, а сам после стольких месяцев разлуки не удосужился даже навестить ее!
— Что случилось? Что он сказал?
Женевьева даже не заметила, что Эдвина вернулась.
— Тристан вернулся. Ты знала об этом?
— Нет, что ты! — искренне удивилась Эдвина.
— Он наверняка встречался с Джоном…
— Клянусь, Женевьева, Джон ничего не говорил мне.
— Но это еще не значит, что они не виделись. — И тут Женевьева дала волю гневу. — Подлец, негодяй, сукин сын! О, почему его не убили в Ирландии?
— Женевьева! — разволновалась Эдвина, видя, как взбешенная племянница мечется по комнате, бранится и колотит по каминной полке. — Женевьева, прошу тебя! — Она схватила племянницу за плечи и усадила на постель. — Женевьева, а как же малыш? Осталось ждать меньше двух месяцев! Ты хочешь погубить его?
— Это он во всем виноват!
— Но если с ребенком что-то случится, тебе не станет легче.
Наконец Женевьева успокоилась. Тетка убедила ее лечь и прикрыла одеялом.
Эдвине не составило труда разыскать Тристана. Она узнала бы о его приезде гораздо раньше, если бы не провела все утро с Женевьевой. В коридорах дворца только и говорили, что о блестящем тактическом маневре против мятежных ирландских лордов. Дамы восхищались победителем. Эдвина вышла в сад. Хотя этот мартовский день выдался прохладным, вокруг фонтана собралась толпа. Менестрель играл на лютне и пел пикантные песенки. Графиня Хирфорд и еще несколько дам смеялись, сидя на скамейке; мужчины попивали из кубков медовый напиток.
Эдвина увидела, что неподалеку расположились Джон и Тристан, а между ними вдовая, но весьма привлекательная графиня с пышной грудью.
Эдвина направилась к мужу и Тристану. Они громко вторили менестрелю, поднимая кубки. Заметив приближающуюся жену, Джон протянул ей руку и усадил рядом с собой.
— Так вы уже дома, милорд Иденби! — воскликнула Эдвина.
— Да, милая Эдвина!
— Рада видеть вас живым и невредимым, Тристан.
— Само собой, он жив! — воскликнула графиня, проведя тонкими пальчиками по щеке Тристана. — Разве грязные ирландцы способны одержать верх над таким благородным и доблестным рыцарем?
Тристан досадливо поморщился.
— Ирландцы — славные воины, — возразил он.
Глядя на него, Эдвина подумала, что Тристан хорош собой, закален в боях, выдержал все тяготы трудного похода, однако войны, вероятно, так же ненавистны ему, как и пустое веселье. Его явно что-то мучило.
— Вы еще не повидались с Женевьевой, — тихо заметила Эдвина.
— Да, я решил продлить удовольствие.
Как мрачно и горько он это произнес! В этот момент графиня коснулась плеча Тристана. Эдвина понимала, что соседка ничуть не интересна ему, но вдруг ей захотелось отомстить Тристану за Женевьеву.
— А я-то думала, вы не останетесь равнодушны, узнав, что ребенок, родившийся до срока, вряд ли выживет.
Эти слова попали в цель.
— Эдвина! — с упреком воскликнул Джон, но Тристан уже схватил ее за руки.
— Что она сделала?
— Ничего, милорд. Только выяснила, что вы уже вернулись.
Тристан вскочил и бросился прочь.
— Эдвина, как ты могла! — упрекнул жену Джон.
— Если они сейчас же не встретятся, случится так, как я сказала. Она обезумела.
Джон явно испугался, и Эдвина вдруг поняла, как ей повезло. Их губы встретились, и она забыла обо всем на свете, кроме тревоги за племянницу.
Должно быть, Женевьева заснула. Открыв глаза, она ощутила тупую боль в висках и острую — в сердце. Давно поняв, что остается для Тристана врагом, упорство которого надо сломить, она старалась не думать об этом. Ей никак не удавалось избавиться от боли. Она провела здесь столько времени, боясь показаться на людях и вынашивая его ребенка, а он не удосужился даже проведать ее!
Внезапно Женевьева почувствовала, что в комнате кто-то есть. И верно, Тристан стоял на пороге, неотрывно глядя на нее. Он заметил, что она проснулась, но не подал голоса. Поначалу Женевьева молча отвечала на его раздраженный взгляд. Глаза Тристана были темными и настороженными, плечи напряглись под темно-синей туникой, сильное тело закаменело. Волосы упали ему на лоб, и от этого он казался юным, но суровым.
108 
