Особенно,... 
55 
— А больше никого?
Он помедлил, словно не решаясь переступить запретную черту.
— У меня была жена. Мы расстались — в основном по моей вине. В то время мы оба работали на фабрике. Я был недоволен своей жизнью, жена раздражала меня молчаливостью, равнодушием. Потом я случайно убил человека — это стало поводом для бегства. А она ждала ребенка. Каково ей пришлось потом? Ребенок наверняка умер: в таких условиях дети не выживали. Теперь я мечтаю о том, чтобы найти ее, хотя понимаю, что это невозможно.
— Почему же нет? Можно обратиться в префектуру; по крайней мере, вам скажут, живет ли ваша жена в Париже. И если она… умерла, вы об этом тоже узнаете.
— В самом деле? Что ж, тогда, конечно, я так и сделаю. А если мне скажут, что ее здесь нет, я поеду к ней на родину.
— Сейчас война, — напомнила Шанталь.
— Неважно, — твердо произнес он, — я получу пропуск и разрешение на выезд, чего бы мне это ни стоило.
— Вы так сильно ее любите?
Он глубоко вздохнул:
— Я чувствую себя виноватым.
Он замолчал, и женщина тоже ничего не прибавила. Ей нужно было спешить к другим раненым. Сегодня у Шанталь было особое настроение — вечером предстояла встреча с Александром, мысли о котором с некоторых пор немало занимали ее.
Она ушла домой пораньше и шла по улице, не замечая ничего вокруг. Сегодня ее не огорчал ни вид потемневших грязных стен, ни потухшие взгляды сограждан.
Вопреки сложившимся во время войны традициям Шанталь решила одеться хотя и скромно, но нарядно — почему-то ей казалось, что Александру это будет приятно. Она надела жесткий черный корсет на белой подкладке, широкую, плиссированную по краю юбку синего цвета, короткий жакет «гарибальди» с рукавами из тонкого материала, присобранными на запястьях, и отделанную бисером шляпку-каскетку.
Они встретились после шести вечера, гуляли под напоминающим медное зеркало небом, и дворцы Парижа казались им золотыми якорями реального времени, чем-то по-настоящему ценным.
Шанталь и Александр много говорили: женщине было легко и просто беседовать с ним. Она наслаждалась тем, что идет рядом с неглупым, привлекательным, добропорядочным мужчиной, в глазах которого читала восхищение собой.
— Я живу неподалеку, — сказал Александр, когда они проходили мимо театра «Одеон». — Не хотите зайти?
— Уже поздно.
— Клянусь, я не собираюсь предлагать вам ничего, кроме разве что чашки чая.
— Надеюсь, — с улыбкой сказала Шанталь.
Она предположила, что в жилище Александра сможет приподнять завесу тайны, окутывающей его жизнь, и решила принять приглашение.
Они поднялись по деревянной лестнице и вошли в скромную холостяцкую квартирку. Александр предложил Шанталь сесть на диван.
— Три года назад, — начал он, — я женился. Впервые, хотя мне было уже за сорок. Женился на молодой девушке. Она происходила из хорошей, но обедневшей семьи. Конечно, я верил в то, что между нами существует взаимная любовь. А потом я поругался с отцом. Глупо, но виной тому были политические события. Отец изменил завещание, все досталось моему брату. К нему же ушла моя молодая жена. Мне осталось лишь небольшое количество акций, которые обесценились в начале войны. Что вы скажете об этом, Люси?
Она смотрела на него в упор:
— Хотите честно?
— Да.
— В вашей трагедии нет ничего необычного. Это можно пережить. Вы сильны и здоровы, и у вас нет никого, о ком вы должны заботиться.
— Возможно, как раз это и плохо…
— Вы не сказали, к чему стремились раньше, — промолвила Шанталь.
— К чему? К тому, чтобы стать еще богаче, чтобы постоянно чувствовать себя успешным. — Он вздохнул: — Я сам виноват. Я выбрал жену за красоту, за молодость — как игрушку. Я не знал и не хотел знать, какой она человек. — Александр усмехнулся: — А ведь она не подала бы мне руки на Гревской площади, как это сделали вы!
Шанталь беспокойно завозилась на диване.
— Быть может, пойдем?
— Вам не нравится мое жилище?
— Дело не в этом…
— Люси! Вы удивительно красивы.
Александр взял руку женщины в свою и поцеловал, потом обнял Шанталь и мягко привлек к себе. Неожиданно она почувствовала влечение и удивилась. Иногда в публичном доме в пьяном угаре она ощущала что-то похожее на страсть, но тогда ее желание было смешано с жаждой денег, стремлением забыться; те мимолетные капризы тела не имели ничего общего с движениями души.
55 
