35 
Слышался звук ключа, поворачиваемого в замке, — и у Моны замирало сердце.
Она спешила из комнаты в крохотную прихожую. Не нужно было слов, объяснений, — они просто бросались друг другу в объятия, и губы их жадно искали друг друга.
Да, в Париже она была счастлива, как нигде и никогда больше! Но Париж не длился вечно. Лайонелу предложили перевод в Египет.
Соглашаться было не обязательно — но он согласился, и из-за этого его решения они с Моной в первый раз поссорились.
Тогда она сбежала, бросив и Париж, и квартиру, и все его подарки. Ничего не объясняя, не предупреждая о своем приезде, примчалась в Аббатство.
— Вот и я! — объявила она с порога, словно готовясь защищаться от упреков.
— Милая, ты потеряла работу? — спросила миссис Вейл.
Мона вспомнила: она говорила матери, что получила в Париже работу, якобы закупает там одежду для какого-то английского магазина.
— Я потеряла все, — коротко ответила она.
И это было правдой.
Прошло три дня — и Лайонел устремился на поиски. Он звонил, он писал. Он примчался в Лондон и требовал, чтобы она с ним встретилась. Слабость то была или неизбежность — но она согласилась.
«Только чтобы попрощаться», — говорила она себе, прекрасно понимая, что сама себя обманывает.
Ее провели в номер, снятый Лайонелом в «Клэридже». Гостиная была пуста; мгновение спустя он вышел из спальни.
Лицо его было хмуро и решительно; но стоило им увидеть друг друга… забыто было все, кроме неудержимой радости оттого, что они снова вместе.
Снова она таяла в его объятиях, гладила по голове, прижималась щекой к его щеке…
— Любимая моя, как ты могла? — спрашивал он.
И она отвечала, плача и смеясь:
— Должно быть, я сошла с ума! Милый, милый, как я могла подумать, что смогу жить без тебя?
И они поехали в Египет. Все решилось так, как хотел Лайонел. Он всегда добивался своего. Страдала она, но, если бы решилась с ним расстаться, страдала бы куда сильнее. Ей вспомнились слова, сказанные однажды няней: «Так устроен мир: одни дают, другие берут, — и тех, кто берет, на свете гораздо больше».
Лайонел, несомненно, принадлежал к «тем, кто берет». Он властно требовал от жизни всего, что она могла дать. Требовал, чтобы его желания всегда удовлетворялись, — и все, чего желал, хотел получать только на своих условиях.
«И всегда побеждал», — устало подумала Мона.
А расплачивались по его счетам всегда другие. Не деньгами, как она после смерти бедного Неда, — страданием, одиночеством, несчастьем, угрызениями совести и мукой загубленной жизни.
Глава восьмая
В гостиной у Хаулеттов Мона ожидала Дороти.
Доктор с семьей обитал в уродливом кирпичном доме с высокими квадратными комнатами, в которых любая мебель смотрелась как-то нелепо; однако Дороти Хаулетт делала все, что могла, чтобы оживить свое неказистое жилище и придать ему уют.
Не ее вина в том, что годы и нелегкая жизнь стерли глянец с мебели, что желтые занавески выцвели, а паркет потемнел. Гостиная выглядела скромно, даже бедно, и все же в ней чувствовалась атмосфера дома.
Там и сям были расставлены фотографии, на подоконнике стояла корзинка с выпечкой, из-под дивана выглядывала игрушечная машинка, а возле камина мирно прикорнул серый персидский котенок.
Здесь не было ни роскоши, ни претензий. Ковры дешевые, но подобранные со вкусом; массивные, неуклюжие на вид, но прочные и удобные кресла, и горка поленьев перед камином.
Дверь отворилась, и вошла Дороти Хаулетт.
— Извини, Мона, что заставила тебя ждать, — проговорила она извиняющимся тоном. — Все из-за этого ходячего кошмара в юбке!
Не было нужды уточнять, о ком она, — в Литтл-Коббле имелся лишь один «кошмар в юбке», и все его знали.
— Что она устроила на этот раз? — сочувственно спросила Мона. — Только ради бога, Дот, не смотри так озабоченно, от этого ты выглядишь лет на десять старше.
Дороти Хаулетт сняла шляпу и обеими руками пригладила седеющие волосы.
— О своих годах я давно уже не думаю, — ответила она. — Но несколько лет жизни она у меня точно отняла! — Взяв полено, она сунула его в камин, и пламя весело затрещало. — А теперь, — проговорила Дороти, усаживаясь, — мои ребята придут из школы не раньше четырех, так что у нас есть почти три часа, чтобы поболтать.
— Слава богу! — воскликнула Мона. — По-моему, легче получить аудиенцию у короля, чем застать тебя одну.
35 
