53 
— У них все в порядке. А Кларенс остался на ранчо?
— Мне надо поговорить с его отцом, — сказал Арни, не отвечая на вопрос.
После ужина, предоставив женщинам возможность познакомиться поближе, он поехал к Хейвудам.
Дверь открыл отец Кларенса, мужчина со смуглым суровым лицом. Глубоко посаженные темные глаза Дункана Хейвуда смотрели пристально и серьезно; от него исходило чувство редкостного спокойствия и достоинства, обычно не свойственного беднякам.
— Арни? — он был удивлен еще больше Ирмы, поскольку знал, что никто не спустится с горного пастбища посреди зимы без очень веской причины. — Откуда ты? Что-то случилось?
— Нет.
— Хорошо, если так. Входи, — промолвил Дункан, отступая назад.
У Хейвудов было также темно и тесно, как в доме Янсонов, но здесь ощущалось присутствие мужчин: по некоему особому запаху и по обилию предметов, какими обычно пользуются только представители сильного пола.
— Вижу, ты приехал один, — сказал отец Кларенса. — С моим сыном все в порядке?
Арни набрал в грудь побольше воздуха, как сделал бы перед прыжком в ледяную воду, а после промолвил:
— Надеюсь, что да. Я прибыл не один, а с… женой.
Темные глаза Дункана вспыхнули, совсем как у Кларенса.
— Ты женился? Вот это да! Значит, мой сын остался на ранчо один?
— Нет, он уехал еще раньше меня.
— Уехал? Куда? Вы поссорились?
— Нет. Просто… так получилось.
На лицо мужчины набежала тень.
— Вы что, оба вот так запросто бросили работу и скот?!
— За ранчо присматривают. А Кларенс… — Арни почувствовал, что не может скрыть правду: взгляд Хейвуда-старшего, казалось, прожигал ему душу, — он уехал… с женой нашего соседа.
Дункан вскочил с места.
— С чужой женщиной! Он тронулся умом?!
— Нет. Возможно, то было наваждение, не знаю. Той девушке плохо жилось с мужем.
— Не имеет значения, плохо или хорошо. Узы брака священны. Она дала клятву. Куда они поехали?
— В Денвер.
— Проклятье! Я же не учил его этому. — Дункан провел рукой по лицу и, словно опомнившись, добавил: — Впрочем, такому никто не учит. А ты, значит, женился?
— Да.
— Тоже не очень разумный поступок в двадцать лет. Ну, парни, и наворотили вы дел!
Арни не знал, что сказать. Внезапно он вспомнил, зачем пришел.
— Я принес седло, которое вы отдали Кларенсу. Уезжая, тот оставил его мне. Но я решил вернуть его вам.
— Почему?
Арни пожал плечами. Он был не в силах признаться в том, что это седло жжет ему совесть.
— Ты принес пустое седло. Всадник неведомо где. И лошади тоже нет. Все это очень плохо, — тяжело произнес мужчина.
— Что вы имеете в виду?
— Кларенс плохо кончит. Ты всегда бы разумнее. Ты умел держать себя в узде.
— Простите, если я поступил неправильно, — сказал молодой человек, в глубине души зная, что извиняется совсем за другое.
— Кто же просит прощения за то, что сказал правду? А как Ирма отнеслась к твоей женитьбе?
— Хорошо. Мы с Надин привезли ей подарки и дали денег.
— Это правильно. Твоей матери нужна помощь. А если ты узнаешь что-то о Кларенсе, прошу тебя, сообщи.
— Непременно.
Когда Арни вышел из дома Хейвудов, начинало смеркаться. Ночь обещала быть холодной. Он подумал, что надо бы задержаться, чтобы заготовить дров. Прежде они делали это вместе с закадычным другом.
Вернувшись, Арни увидел, что Надин и его мать окончательно подружились. Ирма перестала ломать голову над загадками жизни, а просто приняла невестку. Когда Надин положила перед ней триста долларов, Арни увидел на глазах матери слезы. Руки Ирмы задрожали, но не от жадности, а от благодарности, волнения и… испуга. Она никогда не то что не имела, а даже не видела таких денег.
Ночью, лежа с Надин за перегородкой (чтобы никого не беспокоить и не смущать, они лишь нежно обнимались и тихо шептались), Арни вновь размышлял о том, продался он или нет. Вступая в брак, он думал не о деньгах, а только о девушке.
— Мне бы не хотелось зависеть от твоего отца, — сказал он, и Надин тут же откликнулась:
— Мы сделаем все возможное, чтобы жить самостоятельно. Ты знаешь, что мне ничего не нужно. Лишь бы ты всегда был рядом.
— Я могу наняться перегонщиком скота. Ведь ты будешь меня ждать?
— Конечно, буду. Я твоя жена.
Оба знали, что обманывают друг друга. Умиротворение, восторг и беззаботность ушли. В силу вступили тревоги. Они не могли остаться в этом мире вдвоем и делать вид, будто больше для них не существует никого и ничего. Сначала они должны были вернуться обратно, а уж потом попытаться стать свободными.
53 
