34 
Мэй радовалась простому синему платью, а Кун невольно представлял ее в богато вышитом маньчжурском наряде с высоким воротом и разрезами по бокам и туфельках на платформе из пробки или светлого дерева, в каких любили щеголять маньчжурки.
Между тем Ши бесновалась в своем доме, забрасывая мужа вопросами:
— Кто этот человек? Он тебе знаком? Каким он тебе показался? Я даже не сумела разглядеть!
Цзин пожал плечами.
— Я его не знаю. Он приходил вчера и спрашивал Мэй. Разговаривал вежливо. Молодой, красивый. По виду не китаец, а маньчжур. Я сказал, что Мэй не может выйти к незнакомому мужчине, и он ушел.
— Сестра тебя бросила! — злобно заявила Ши Тао. — Променяла на смазливого парня! Больше ты ее не увидишь.
Лю Фэнь забрал свадебные подарки и потребовал у Цзина и Ши оплатить все расходы. Тао рыдала, Лин-Лин была мрачнее тучи.
А Кун и Мэй до вечера гуляли вдоль реки, которая днем казалась желтой, как мед, а сейчас напоминала темное вино. По ее поверхности скользили разноцветные лодки, в глубине воды отражался яркий свет множества фонарей. Он выхватывал из мрака мириады прозрачных насекомых, каких обычно не видно в ночи. Было прохладно, и пахло речной тиной. Кун и Мэй молчали, но обоим казалось, будто их сердца готовы вместить в себя весь мир.
Им удалось отыскать недорогую гостиницу. Они купили у разносчика пельменей, а в лавке — кувшинчик вина.
В комнате были циновки, одеяла и небольшая ширма. Кун остановился в нерешительности. Он хотел обладать Мэй, но не был уверен в том, что она согласится отдаться ему до того, как они вступят в брак.
В княжеской библиотеке было довольно книг, воспевающих и объясняющих искусство любви. Кун вспоминал, как жадно вчитывался в такие строки: «Те, кто владеют искусством брачных покоев, не опережают женщину в совокуплении. Они вступают в связь с женщиной лишь после того, как в ней разгорится желание. Нельзя ни торопить события, ни мешкать, ни действовать поспешно, ни быть медлительным и вялым. Близость должна протекать ровно и гладко, движения должны быть плавными и размеренными: как будто совокупление вот-вот завершится — и все же оно не кончается. Тогда женщина будет испытывать настоящее наслаждение»[11].
Однако Кун знал, что жизнь куда сложнее книг. Для начала он предложил Мэй поужинать, и они уселись на циновки.
За едой юноша рассказал девушке о своем детстве. Вспомнив о деревянной лошадке, которую ему так и не довелось поиграть, он заметил:
— Когда у меня появится сын, я подарю ему любые игрушки, какие он только попросит.
Мэй опустила ресницы. Если у нее будет семья, она наконец обретет себя в этом мире!
— Мое детство закончилось в день смерти матери, — сказала она. — С тех пор у меня тоже не было игрушек.
— Мне жаль, и вместе с тем я рад, что мы можем понять друг друга. Надеюсь, мы будем счастливы в нашей новой жизни, — промолвил Кун.
— Что вы намерены делать дальше?
— Постараюсь поступить на службу к какому-нибудь знатному маньчжуру.
— А кому вы служили прежде?
Он слегка напрягся, но ответил:
— Князю Юйтану Янчу.
— Вы не хотите возвращаться к нему?
— Нет. Ведь я потерпел поражение.
Мэй долго молчала, потом наконец задала мучивший ее вопрос:
— Вы решили избавить меня от этого брака, потому что я вас спасла?
— Я сделал бы это в любом случае, — ответил юноша, проклиная себя за смущение, делавшее его косноязычным и неловким.
На самом деле Кун желал признаться в том, что его пленила ее непохожесть на других женщин, неведомая сила, заключенная в хрупком теле. Что он полюбил ее, изменчивую, как облака, и вместе с тем твердую, как гранит, вольную, словно ветер, и в то же время имеющую невидимый якорь.
Когда пришло время ложиться спать, Кун решился сказать:
— Хотя мы еще не совершили обряда, я очень хочу, чтоб ты стала моей.
Разумеется, Мэй предпочла бы подождать свадьбы, но она так любила его, что была готова отдать ему не только свое тело, но и свою жизнь.
— Я твоя.
Зашуршали и упали на пол одежды. Кун и Мэй стояли и глядели друг на друга при свете маленькой лампы. Он выглядел еще красивее, чем она думала. Стройное сильное тело, гладкая и прохладная, как шелк, кожа. Девушку затопила волна любви и нежности, сознания свершившегося чуда. Все, что их окружало казалось иллюзией, сном. Настоящими были только они — Кун и Мэй.
34 
