149 
Из одного такого рейда он вернулся утром, когда отступавшая толпа людей, бывшая еще недавно армией, извивалась лентой вдоль южной части гряды низких холмов, отделявших ее от города, из которого они выходили с намерением взять Иерусалим.
— Сир, — обратился к Ричарду Рэйф ласковым голосом, каким все мы теперь с ним говорили, — вы никогда не видели Иерусалима сверху. Возьмите мою лошадь, поезжайте на вершину вон того холма, и вы увидите его сияющим в лучах солнца.
Ричард повернул к нему лицо, суровое и испещренное морщинами, как вспаханное поле зимой.
— Те, кто оказались недостойны взять Иерусалим, недостойны и смотреть на него, — возразил он.
В глазах Хьюберта Уолтера, для которого дисциплина оставалась не зависимым ни от чего достоинством, чем-то самоценным лично для него, отступавшая армия была более деморализованной, чем на самом деле, хотя дело с ней действительно обстояло плохо, пока мы не подошли к вновь занятой сарацинами Яффе. В этой битве Ричард дрался, как вдохновенный дьявол, — и мне подумалось, что он искал смерти.
Потом обсуждались условия мирного договора с Саладдином, и он снова вернулся к жизни. Яффа и Акра должны были остаться в руках христиан. Саладдин яростно боролся за Акру — она была ключом к Палестине, — но Ричард твердо стоял на своем. «Я не смог взять Иерусалим силами, бывшими под моим командованием, но могу и буду удерживать Акру до дня Страшного Суда». С этой решимостью он воспрял и снова издал приказы (правда, слишком поздно), запрещающие допуск в лагерь женщин, пьянство, драки, курение опиума, свалки отходов и прочие беспорядки.
Саладдин капитулировал перед требованием оставить Акру христианам. Был подписан мирный договор сроком на три года и три месяца, плюс еще три условно. В договоре содержался намек на то, что в недалеком будущем военные действия могут быть возобновлены, то есть в один прекрасный день Ричард с новыми союзниками либо без них опять сядет в фургон и штандарт Англии снова будет развеваться в лучах восточного солнца. Но сам он не сказал об этом ни слова, даже не намекнул. С остатками армии, превратившейся в толпу людей, в основном страстно желавших отправиться по домам, он возвратился в Акру, встал там лагерем и начал подготовку к отплытию.
На этот раз причин отказываться от резиденции во дворце не было, но шатер Ричарда, как и прежде, стоял рядом с шатром Хьюберта Уолтера. Солдаты целыми днями острили по этому поводу, гадая, как поступили бы они в данных обстоятельствах. Правда, они не страдали от отсутствия женщин, поскольку Ричард не обращал особого внимания на строгое соблюдение своих приказов и, хотя он сражался в Яффе как прежде, после повторного взятия город являл собой грандиозную картину грабежа и насилия. Это была уже не дисциплинированная армия крестоносцев, а толпа потерпевших поражение солдат, возвращавшихся домой, не возражавших против небольших сражений, но почти не подчинявшихся прежнему строгому управлению.
Многие сарацинские женщины, особенно из бедных семей, потеряв мужей и дома, дошли вместе с армией Ричарда до Акры. Когда началась посадка на корабли, многие сцены вызывали жалость. Женщины, которым будущее не сулило ничего, кроме голодной смерти и окончательного падения, цеплялись за своих временных защитников, умоляя взять их на борт. Многие мужчины воспринимали свой отъезд с такой же легкостью, с какой брали этих женщин, некоторые страдали от предстоящей разлуки. Может быть, под конец своих дней, лежа в постели рядом с мясистыми, вялыми французскими, фламандскими и английскими женами-крестьянками, они предавались воспоминаниям и мечтали о миниатюрных, с медовой кожей, с глазами оленьих самок женщинах с ниспадавшими до пола черными волосами и приятно льстившей самолюбию самца восточной покорностью, женщин, никогда не ворчавших и не вступающих в спор хотя бы потому, что они знали слишком мало иностранных слов. Несомненно, эти воспоминания становились еще более чарующими, когда мужчины преувеличивали экзотическую прелесть временных любовниц, забывая менее приятные вещи.
Правда, некоторые рыцари, располагавшие деньгами для взятки, или достаточно хитрые для обмана, а то и просто наглые, ухитрялись, пренебрегая требованиями капитанов, поднимать женщин на борт, что тоже давало повод для умозрительных рассуждений. Стали ли эти женщины нормально жить и рожать младенцев-полукровок, светлее, чем они сами, но темнее отцов, или же зачахли и умерли в суровых и холодных замках севера и запада? Как они объяснялись с людьми? Чем утешались?
149 
