Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
41 
— Я умираю! — с изумлением воскликнул Галеаццо и завалился назад, на грудь Орфео да Рикаво, который тщетно старался его удержать.
В следующий миг к герцогу шагнул Висконти и рубанул его длинным мечом, а за ним подскочил еще один молодой человек. Посол Мантуи, Захария Сагги и Рикаво вопили, призывая стражу.
Хор умолк, сладкое пение сменилось дикими криками и звуками борьбы. Люди рвались из недавно стройных рядов, церковные двери распахнулись, и толпа хлынула к ним приливной волной. Стражники увязли в толпе, отчаянно пробиваясь к своему господину, который упал на камень, когда-то обагренный кровью невинных младенцев.
К этому моменту даже Сагги с Рикаво пытались бежать, а братья герцога Оттавиано и Филиппо едва не сбили меня с ног, проталкиваясь к дверям. Я крепко держала Катерину, увлекая ее подальше от этого кошмара. Она обмякла и не сопротивлялась.
Церковь опустела с ошеломляющей быстротой. Снаружи, на площади, придворные и фавориты герцога требовали своих лошадей. Те, кто пришел пешком, включая мать Катерины Лукрецию, почти бежали по обледенелым булыжникам обратно к замку. Я остановилась в дверях, не выпуская руку ошеломленной Катерины, обернулась и взглянула на святилище.
В нем было пусто, если не считать стражников и окровавленного тела Джованни Лампуньяни, который не успел скрыться из-за хромоты. Я видела, как высокий мавр в тюрбане, зажимая кровоточащую рану на плече, опустился на колени перед неподвижным телом герцога Миланского. Галеаццо лежал на спине: рот разинут, невидящие глаза открыты, руки вскинуты, как будто он защищается. Кровь текла по его чисто выбритому лицу и впитывалась в камзол, теперь уже полностью багровый, без всякого белого.
Башня рухнула.
Бона сказала бы, что Господь наконец-то воздал герцогу по заслугам, но я в тот день знала, что это не так. Всевышний не имел к этому никакого отношения, это было дело рук короля мечей, который отомстил за свою сестру. Я поглядела на обескровленное тело герцога и ощутила радостное удовлетворение, пусть и несколько отстраненное.
Справедливость — это то, чего я хотела для Маттео. Я не успокоюсь, пока не отыщу ее.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мы с Катериной вернулись в замок Порта-Джиова, где выяснилось, что придворные на конях значительно нас обогнали, но никому из них не хватило духу сообщить о случившемся Боне, которая до сих пор лежала в постели. Катерина, обливавшаяся слезами — по-моему, не столько от горя, сколько от страха, — цеплялась за меня, и мы вместе вошли в покои герцогини. Я обнимала девочку за плечи, как должна была бы делать мать, но та так испугалась мести врагов герцога, что бросила дочь и спряталась в городском доме мужа. Мы с Катериной встали у постели Боны, от которой только что отошла Франческа с подносом.
Полог был отодвинут, госпожа герцогиня, закутанная в толстую шаль, сидела, откинувшись на подушки. Ее густые светло-русые волосы были заплетены в простую косу, широкое тяжелое лицо осунулось, веки слипались от изнеможения, однако она выпрямилась, заслышав наши шаги, и приветливо взглянула на нас. Но при виде Катерины, которая прятала зареванное лицо у меня на плече, Бона побледнела и замерла.
Я заговорила, сипло и неуверенно:
— Его светлость герцог Миланский мертв.
Я ожидала, что она закричит, зарыдает, тяжело воспринимая утрату.
Бона только широко раскрыла глаза, но лицо ее не дрогнуло. Повисло долгое молчание, нарушаемое лишь приглушенными рыданиями Катерины.
Наконец Бона разжала губы и произнесла одно-единственное слово:
— Как?
— От меча убийц, — ответила я. — Джованни Лампуньяни и Карло Висконти. Его светлость все еще лежит на камне невинных младенцев.
— Висконти, — повторила она без всякого выражения. — Остальные целы?
— Кажется, да. — Я кивнула.
— Отлично. — Бона взглянула на Катерину и вздохнула. — Бедная девочка.
Франческа отставила поднос и зарыдала, а герцогиня откинула одеяла и свесила с кровати толстые ноги.
— Франческа, — довольно резко окликнула она горничную, которая перестала рыдать и страдальчески поглядела на нее. — Позови Леонору, поможете мне одеться, — приказала герцогиня и перевела взгляд на меня. — А ты, Дея, сходи к Чикко, расскажи ему новость, если он еще не слышал, а затем приведи сюда.
Переговорив с главным помощником мужа, Бона приказала обмыть тело герцога прямо в церкви Санто-Стефано и переодеть в парчовый наряд. В сумерках чистое тело герцога уже покоилось на столе в ризнице. Публичного прощания, как, впрочем, и семейного, не предполагалось, потому что тело было обезображено четырнадцатью ранами. Смертные останки Галеаццо пролежали в ризнице весь следующий день, двадцать седьмого декабря, когда его светлость обычно посещал церковь Сан-Джованни, чтобы почтить святого евангелиста Иоанна.
41 
