Лёгкий, ненавязчивый романчик 
44 
Катерина горячо закивала, соглашаясь. Я не поверила ей, но была не в силах противиться обаянию карт.
В точности так, как и в случае с герцогом, я старательно перетасовала карты, велела Катерине снять, затем соединила колоду и выложила перед ней три перевернутых прямоугольника.
— Прошлое, — сказала я, открывая первый.
На белом фоне, украшенном зелеными листьями и крохотными цветочками, были изображены четыре золотых кубка, в центре нарисовано развевающееся знамя со словами: «А bon droyt» («По праву»). Этот девиз часто использовали Сфорца, доказывая, что Господь сделал их правителями, потому что они заслуживают того.
Слова сами сорвались у меня с языка:
— Четверка чаш. Роскошь. Счастливое детство и огромное богатство. — Я помолчала, понимая, что в сверкающие золотые чаши было налито нечто темное и горькое, как то вино, которое заставила меня выпить Бона после смерти Маттео. — Но это не благое, а запятнанное прошлое, которое необходимо преодолеть. Сон, от которого ты должна очнуться.
Я перевернула вторую карту. На ней снова оказался босоногий молодой человек в лохмотьях, с посохом, закинутым на плечо.
— Настоящее, — сказала я. — Снова Дурак. Начало долгого путешествия, которое сильно изменит того, кто его предпримет. В конце пути Дурак лишится своей наивности.
Катерина уперлась локтем в стол, хмуро поглядела на картинку и заявила:
— Разумеется, мы же возвращаемся в Павию, но после уже не будет никаких путешествий.
— Возможно, не сразу, но уже скоро, — пояснила я, перевернула третью карту и объявила: — Будущее.
Не успела я положить карту, как Катерина вскочила, едва не скинув колоду с кровати, и хрипло прошептала:
— Нет! Это просто фокус! Ты специально так делаешь, чтобы меня напугать!
Она разрыдалась, а я посмотрела на изображение башни, которая рушилась от удара молнии, и вдруг увидела себя за стеной крепости, сложенной из толстых кирпичей. Не только Катерина, но и я сама обитала в этой башне, которая однажды будет разрушена до основания. Я услышала резкий оглушительный грохот, похожий на гром, и уперлась руками в стену, чтобы не упасть. Башня неистово дрожала, однако не рушилась.
Еще один удар, и стена громко затрещала, но снова устояла. Пока еще рано.
Но в свое время она рухнет, как герцогство Миланское, выскользнувшее из железной хватки Галеаццо.
Я вдруг снова увидела перед собой Катерину и решила сказать ей ту правду, которая утешит ее. Меня тоже била дрожь. Я вовсе не хотела ее пугать.
— Башня не предвещает смерть, — честно сказала я. — Не для тебя. Мадонна, ты не погибнешь, как твой отец. Но… — Я поглядела на картинку и представила, как дрожит под ногами земля. — Это означает перемены, конец старого. Разрушение.
— Но я не хочу! — Слезы лились по щекам Катерины, она заламывала руки. — Не хочу никаких неприятностей! A bon droyt! Зачем Господь наградил нас благородной кровью и дал нам власть, если не хочет защитить? Это неправильно!
— Возможно, — ответила я примирительно. — Но башня стоит далеко, тебя ждет долгий путь к ней. Вероятно, за это время ты найдешь способ отвратить от себя те несчастья, какие она обещает. — Я помолчала. — Но ты должна знать кое-что еще.
Она испуганно посмотрела на меня.
— Это стены замка. Твоего, мадонна. Ты будешь править.
Катерина утерла глаза и нос черным рукавом, снова села на кровать, немного успокоилась и сказала:
— Ты всегда должна быть рядом со мной. Всегда.
Мне очень хотелось оставить себе карты, но я уговорила Катерину вернуть их в сундук герцогини. Рано утром двадцать восьмого декабря двор отправился обратно в идиллическую Павию. Бона ехала в отдельном экипаже в сопровождении Чикко, первого помощника Галеаццо, и военного советника Орфео да Рикаво, на руках которого герцог испустил свой последний вздох. Я хотела отправиться в путь верхом, но Катерина настояла на своем. Мне пришлось сесть в повозку рядом с ней и всю дорогу оставаться вместе с детьми Боны и их няньками. Катерина горячо умоляла, чтобы я теперь ночевала в ее комнате. Бона милостиво согласилась, хотя я предпочитала ее общество компании себялюбивой герцогской дочки. На улице наконец-то потеплело, и пока колеса экипажа месили дорожную слякоть, моросил мелкий, слабый дождь.
Как только мы вернулись в Павию, восьмилетний Джан Галеаццо и его младший брат Эрмес переехали в роскошную спальню отца. Их мать Бона Савойская официально провозгласила себя регентшей и приняла правление вплоть до совершеннолетия Джана Галеаццо. Весь первый день дома она провела, совещаясь с Чикко в великолепном кабинете герцога.
44 
