Последние отзывы

  50  

Лоренцо смотрел куда-то вдаль, мимо меня, стиснув зубы, отчего нижняя челюсть выдвинулась вперед на целый палец. У него на скулах играли желваки.

— Этого я и ожидал, — произнес он тихо. — Я должен попросить прощения, мадонна Дея, за то, что вовлек тебя в столь грязное дело.

— Но кто такие Волчица и этот Ромул? — Я старалась, но не смогла скрыть горечь и ненависть в голосе.

Он все услышал, хотя и не подал виду, но что-то в нем дрогнуло.

— Поверь мне, мадонна, Маттео умер не напрасно. Те, кто виновен в его гибели, в свое время понесут за это наказание. Но я предам память Маттео, если сейчас открою все подробности. Ведь тогда ты окажешься в серьезной опасности и твои страдания только усилятся.

— Значит, его действительно убили! — Я горько всхлипнула, задыхаясь. — Вы знаете, кто его убил, но не скажете мне!

Он дал мне минуту, чтобы успокоиться, а затем очень тихо спросил:

— Мадонна, ты доверяла Маттео?

— Конечно! — резко ответила я.

— Из всех людей в этом мире он направил тебя ко мне, послал сюда, в Сан-Марко. Маттео не упоминал, что эту обитель и церковь содержим мы, Медичи? Мой дед Козимо восстановил монастырь, превратившийся в руины. Он часто бывал здесь в последние годы жизни, молился в одной из келий. В Сан-Марко ничего не происходит без ведома нашей семьи. Маттео направил тебя сюда, потому что доверял мне безоговорочно. Разве ты, мадонна Дея, не веришь мне? Мы, Медичи, были для Маттео почти родной семьей… Но я сообщаю об этом под строгим секретом, так же как твой муж говорил об опасности, грозящей мне.

Мои слезы уже не были злыми, и когда Лоренцо протянул мне руку, я приняла ее.

— Идем, — успокаивающим тоном предложил он. — Я познакомлю тебя с родными и одним нашим горячо любимым другом, который обожал Маттео.

Он подвел меня к людям в трауре: женщине с темной вуалью, приятному молодому человеку и маленькому хрупкому господину преклонных лет с седеющими рыжеватыми волосами.

— Это мадонна Дея, жена Маттео, — сказал им Лоренцо.

Он явно подчеркнул слово «жена» и выразительно посмотрел на мужчин, словно предостерегая их. Они в ответ сдержанно закивали, а женщина развернулась ко мне и подняла вуаль.

Она была седоволосая, элегантная, с очень большими глазами с тяжелыми веками и острым подбородком. Дама была бы красива, если бы не поразительный нос, длинный, сужающийся к концу и опасно скошенный набок. Как и кедр в монастырском саду, ее лицо показалось мне странно знакомым.

— Моя дорогая!.. — произнесла она сердечно.

Голос у нее был трескучий и гнусавый, как у Лоренцо, однако с такими живыми и богатыми интонациями, что о тембре я как-то сразу же забыла.

— Я Лукреция Торнабуони, мать Лоренцо и Джулиано Медичи. — Она указала на сыновей, а затем на невысокого пожилого человека. — Это наш добрый друг Марсилио.

— Марсилио Фичино, — представился тот сиплым от слез голосом. — Я давно знал Маттео и постоянно переписывался с ним. Он никогда не упоминал обо мне?

Я вспомнила о переводе Ямвлиха и письме, приложенном к манускрипту, потом сказала:

— Мне знакомо ваше имя, но ничего больше.

Мадонна Лукреция шагнула ко мне и взяла за руку. Ее ладонь была прохладной и жесткой, зато глаза и голос притягивали, словно теплый очаг зимой.

— Мы познакомились с Маттео, когда он был еще ребенком. Сегодня мы решили устроить небольшую тризну по нему, только для самых близких, и сочтем за честь, если ты присоединишься к нам.

Мой возница проследовал за экипажем Медичи к незатейливому каменному дворцу на виа Ларга. Джулиано — младший брат, который унаследовал худощавое миловидное лицо матери, но, по счастью, не ее нос, — помог мне выйти из экипажа, пока Лоренцо высаживал Лукрецию. В Джулиано присутствовала подкупающая застенчивость, какой был начисто лишен старший брат, — он отвел взгляд и молча ждал, пока мать с Лоренцо присоединятся к нам.

Лукреция провела нас через лоджию нижнего этажа, где за длинным столом сидели два банкира, которые выписывали всем желающим документы на ссуду. Мы вышли в большой двор с колоннадой. Посреди него булькал фонтан, за ним стояла бронзовая Юдифь, отлитая в человеческий рост. Она держала Олоферна за волосы, с мрачной решимостью готовясь лишить его жизни. Рядом с ней усмехался бронзовый Давид, поставивший ногу на отрубленную голову Голиафа.

Мы вошли во дворец, поднялись на второй этаж и по сверкающему мраморному полу с узорами двинулись мимо бесконечных бюстов, старинных доспехов, сабель, украшенных драгоценными камнями, гобеленов с золотыми нитями и великого множества картин в сверкающих рамах. Наконец мы оказались в небольшой столовой, где меня усадили поближе к огню. Слуги — не придворные в парадных костюмах, а простые люди в обычной одежде — внесли вино, хлеб и похлебку с макаронами в качестве первого блюда. Здесь ничего не походило на двор в Милане. Во-первых, все присутствующие были добры и вежливы, наслаждались обществом друг друга, во-вторых, они обращались к тем, кто обслуживал нас, как к членам своей семьи, расспрашивали о здоровье, о том, как поживают их близкие. Слуги, в свою очередь, держались свободно, но безукоризненно вежливо, не утруждая себя при этом бесконечными поклонами и реверансами.

  50