145 
– Переодевайся. Пойдем.
Просить, чтобы все отвернулись, я не стала – на меня и так никто не смотрел. Достала серые штаны, рубаху простую и широкую, ничем не украшенную. Переоделась. Горыныч и Огненный стояли поодаль и следили друг за другом, ничуть этого не скрывая.
– Скажи, – я забросила рюкзак за спину и подошла на всякий случай поближе к Арису, – как нам тебя называть?
– Да как хотите, – разрешил огнеглазый, погладил складки шелкового кушака, по которому, словно переливы на ткани, бегали золотистые искры. – Имен у меня много.
– Я их не знаю, – развела руками, ничуть не стесняясь собственного невежества. – А Змеем как-то… неудобно.
– Ну да, у вас уже есть один. Братец-самозванец, – он вздохнул. – Зови Всемилом. Не ошибешься.
– Всемил? – переспросила я. А что, верно: всем мил. Такой красавец любой девушке понравится, даже без чар. Наверное… Ох, только б и вправду чаровать не начал! – Ты с нами пойдешь?
– Зачем? До водопада проведу. А там, как надумаете в Пустошь идти – дайте знать.
До водопада оказалось совсем недалеко – недаром шум воды был в лесу хорошо слышен. Речка бежала меж двух холмов и срывалась с бурого каменистого выступа в глубокую чашу, промытую за долгие годы. Мягкий грунт из этой чаши унесло течением, остались лишь высокие булыжники, мокрые, поблескивающие на солнце. Мы остановились у подножия, где воздух был свежим и вкусным, и брызги то и дело падали на лицо. Я ожидала, что Огненный будет держаться от воды подальше, но он подошел близко-близко.
– Носить вас больше не стану, – сказал, не оборачиваясь. – Сами переберетесь. И еще… Братец, что ты слышал о мертвом городе?
– Многое, – уклончиво ответил Горыныч.
– А знаешь, почему оттуда никто не возвращается?
– Может, и вернулся кто, только молчит.
– Может и так, – Всемил вытянул руку, поймал несколько прозрачных, холодных капель, поглядел, как солнце зажигает в них золотые искры, и стряхнул с ладони. – Мертвый город из иномирья заколдован, пьет силу из самой земли, из всего живого, что на этой земле окажется. Потому-то слабнет защита стражей, и все больше нечисти прорывается… Не каждый может в него войти, а уж выйти – подавно.
Он глянул через плечо:
– Это, братец, ответ на твой вопрос. Я знаю, кому помогать.
Мгновение – и нет больше красавца Всемила. Только полыхнуло, словно кто-то пустил солнечного зайчика прямо в глаза, и мелькнула в знойном небе белая лента. Вода с шумом падала на камни, и в мареве влажной дымки переливалась семицветная радуга.
– Что он имел в виду? – шепотом спросила я Ариса. – Какой ответ?
Горыныч покачал головой. Отошел от воды и позвал негромко:
– Эй, Бусь! Бусь!
Ждали долго. Пришлось звать еще пару раз, прежде чем прибрежная трава зашевелилась, и оттуда, прячась за широколистным подорожником, выглянула покрытая коричневой шерсткой мордашка.
– Бусь пришел! – пропищал малыш тихонько.
Я присела перед ним на корточки. Бусь вздрогнул, когтистые лапки порвали сочный листок.
– Бусь приходил, – пробормотал он, слегка заикаясь. – Бусь вчера приходил. И ждал. Но никто Буся не звал.
– Я знаю. Мы были в аномалии.
Большие ореховые глаза бузиненка смотрели на меня из-под трясущейся пышной челки как на ненормальную.
– Ты что, боишься? – спросила я.
Малыш, наконец, вышел из-за подорожника и встал перед нами, нервно сцепив лапки.
– Бусь боится, – признался он. – Бусь очень боится. Рядом плохое место. Близко-близко! И страшные чудища близко. Совсем-совсем рядом!
Я подскочила и испуганно огляделась.
– Где чудища?
– Там, – Бусь махнул лапой, указывая на другой берег реки.
– В Пустоши, – объяснил Горыныч.
Знал, значит. Укорять Ариса не имело смысла, я только вздохнула:
– И мы как раз туда идем…
Горыныч пожал плечами: мол, само собой разумеется, куда ж нам еще идти, как не к чудищам в самое логово?
– Знаешь, что делать, – сказал он Бусю. Тот торопливо кивнул и с видимым облегчением нырнул в траву.
Перебираться через реку вплавь не пришлось – выше водопада русло оказалось мелким. Кое-как перешли по скользким камням босиком. Уже у самого берега я оступилась. Упасть – не упала, но об острый скол распорола голень от ступни и почти до колена. Не очень больно, да крови много. И обидно до чертиков – надо же, вот так, глупо… Теперь задерживаться из-за меня, а ведь почти уже пришли.
145 
