Последние отзывы

  146  

Сердитый Горыныч молча смотрел, как я сперва заливаю рану спиртом, потом – зеленкой. Бинт из моих рук забрал, сам перемотал мне ногу – туго и аккуратно, со знанием дела. Узелок под коленкой завязал.

– Больно? – поинтересовался. Наверное, вид у меня был несчастный.

– Нет. Стыдно.

От берега тропинка уходила вверх по склону высокого холма с плоской, словно срезанной, вершиной. Лес у подножия заканчивался, дальше виднелись редкие деревца и островки зеленых зарослей на фоне желтеющей травы. Я начала обуваться, но Арис остановил меня.

– Посиди пока, – и сам пошел по тропинке.

Поднялся невысоко – его силуэт я видела за ветвями. Но в это время что-то тренькнуло за спиной, и я обернулась.

На противоположном берегу лес вдруг сменился полем, на краю которого – несколько кирпичных домиков с белыми кругляшками спутниковых антенн. По грунтовой дороге ехал велосипедист. Добрался до речки и исчез. Стражей почему-то видно не было. Наверное, рядом с заброшенным городом им некогда было обращать внимание на какие-то мелкие аномалии.

Велосипедист вынырнул из воздуха в нескольких шагах от меня, уже на этом берегу. Пролетел над лоскутом дороги и снова пропал. Я вскрикнула и тут же испуганно прикрыла рот ладонью. А рыжий кирпичный домик тем временем исчез, и вместо него виднелось два тощих тополя, мимо которых мы прошли еще в обществе Всемила.

Горыныч вернулся быстро – наверное, услышал мой крик.

– Что там? – спросила я.

– Пустошь.

– Значит, мы уже пришли?

Я быстренько обулась, попробовала наступить на ногу – больно не было, только неудобно от тугого бинта. Ничего, похромаю немного.

– Можешь не торопиться, – посоветовал Арис.

– Почему это?

– До Дикого Поля идти час, – он покосился на мою перебинтованную ногу, – может, два. Но сейчас мы туда не пойдем. Подождем известий от Леона.

– Хорошо, – неуверенно согласилась я.

Убегающая по склону тропка манила – ведь с нее Арис видел Пустошь. Интересно, сильно ли изменилось все с того времени, как мы с Алиной и группой таких же заброшенных в этот мир чужаков покинули Иванцово с его солнечными кварталами, садами, разноцветными домиками и широкими проспектами?.. Привычно забросив на плечи рюкзак, я пошла к дорожке.

– Далеко собралась? – донеслось из-за спины.

– Я только посмотрю.

– Насмотришься еще, – но останавливать не стал. Вздохнул и пошел следом.

Тропинка оказалась узенькой и пологой. Несколько раз я оборачивалась на оставшуюся позади аномалию, которая то тут, то там прорывалась лесом, но окончательно не исчезала. От уютных загородных домиков остались огрызки, в стенах которых мелькали силуэты людей. Наконец деревья скрыли от нас эту невеселую картину. Тропа вильнула, обходя каменистый выступ, выбралась на голый склон, и я остановилась.

Несколько холмиков пониже волнами спускались к долине, ровной, как столешница, до самого горизонта. Лес редел, постепенно сменяясь унылым, бесцветным лугом, грязно-желтым от выгоревшей на солнце негустой травы. А дальше начиналась мертвая земля – серая, словно укрытая пеплом. Неподвижные фигуры стражей, равномерным кольцом опоясавших Пустошь, казались вбитыми в почву столбами. Кое-где виднелись на равнине белесые проплешины, жалкие скелеты погибших деревьев и останки каменных стен, разрушенных как будто несколько веков назад. А вдалеке, там, где должен быть город, массивной башней уперся в бледное небо широкий черный столб, словно свитый из густого дыма. Ветра не было – не шевелились ни плащи стражей, ни сухостой. Только чернота над заброшенным городом, казалось, жила своей жизнью – столб то утолщался, то сужался, то наклонялся вбок. По земле от него расползались щупальцами черные ручейки, словно потеки мазута. Они подбирались к кольцу стражей и останавливались там, образовывая лужи и небольшие маслянисто-черные озерца.

– Арис… – я ухватилась за его рукав, но забыла, что хотела сказать – просто стояла и смотрела.

Когда мы с Алиной выходили из Иванцово, все выглядело по-другому: засеянные поля, отграниченные полосками леса, деревеньки. Озеро с ивой и камышом. Теперь ничего этого не было. Из деревень поблизости осталась лишь одна – тихая, жалкая, ютившаяся у самой границы проклятой земли. Жил там кто-нибудь или домики стояли пустые – не разглядеть. Горыныч указал на нее рукой:

  146