Встретились они снова осенью, сырой и холодной, когда уже попрощались с родным небом журавли, и на земле поутру сахарной коркой поблескивал иней. Время было тревожное, в Раславе дважды ловили подосланных к воеводе убийц, и трижды вне городских стен лишь верность находившихся рядом людей спасала отца от верной гибели. В тот день Леон вместе с дядькой Яковом и небольшим отрядом возвращался из Павловска, когда гонец на взмыленной лошади привез подписанное отцом письмо с просьбой о помощи. Что было в письме – Леон уже и забыл, но до сих пор слишком хорошо помнил и безумный страх опоздать, приехать слишком поздно, и граничащую с отчаяньем ярость. Тогда он думал, что спешит на выручку отцу, а сам стремглав несся прямо в расставленную ловушку.
Арис – и откуда взялся? – просто встал на дороге. Объехать его полем было несложно, но лошади пугались ползающих в мерзлой траве змей, фыркали, пятились. Да только гады от холода совсем вялые были и заснули в самую неподходящую минуту. Отряд поехал бы дальше, но колдун нашел убедительные слова, да какие… Леон бы пропустил их мимо ушей, но когда чужак помянул его родителей – не стерпел. Соскочил с лошади, у дядьки Якова меч взял, колдуну бросил – молча, без слов. И напал.
Противник ему попался неумелый, но насколько – юноша понял, лишь когда в прямом, открытом ударе его оружие скользнуло по неловко подставленному лезвию и царапнуло колдуну плечо.
Вид крови на клинке мгновенно вернул ясность мысли.
– Ты нарочно время тянешь? – спросил Леон, уже догадываясь, что и бранные слова, сказанные ему в спину, вряд ли просто так сорвались с языка этого странного чужака.
Отвечать колдуну не пришлось – его сонные змеи наконец доползли до засевших в засаде разбойников. Покусали-то может и несильно, но несколько криков да труп неосторожно забежавшего в ловушку головореза убедили воеводского сына в правдивости предупреждения. Видя, что засада раскрыта, наемники выскочили из зарослей и напали.
Людям Леона противников досталось немало. Колдун бился наравне – с ножами управлялся неплохо, а кого и голыми руками завалил, и в тот день, стоя спина к спине, они с Леоном уже не смогли бы сосчитать, сколько раз кто из них от другого смерть отводил. Да и, верно, не захотели бы. А вечером ехали в Раславу на одной повозке. Колдун до того на дороге границы ловушки отметил, а прибрать ее сил не осталось. Царапина на плече от Леонова меча была самой незначительной из полученных в тот день ран, но юноше было неудобно и за свою вспышку, и за невнимательность – ведь он-то считался в Раславе одним из лучших мечников, мог и сразу распознать неумеху.
Небо плыло над дорогой. Арис вынул из кармана дорожной сумки серо-зеленую змейку – она, видимо, спала, и висела веревкой в его пальцах.
– Ручная, – похвастал колдун. И спрятал змею обратно.
– Приедем в Раславу, я научу тебя драться на мечах, – пообещал Леон.
– Ага, – отозвался Арис.
Сын воеводы сдержал слово, хотя чаще уроки чужаку давал сам Алексей Леопольдович. С того осеннего дня они с Арисом надолго стали неразлучны. И, как ни удивительно, друзья воеводского сына быстро приняли неразговорчивого чужака в свою компанию. Сколько пережили вместе – и веселых приключений, и опасных вылазок – этого тоже никто не считал. И так, может, и остался бы Арис в Раславе, если б не та история с подброшенными змеями…
Теперь, лежа на пышной траве, слушая дыхание спящей Алины, Леон и сам не мог вспомнить: а поверил ли он хоть на мгновение, что в смерти Мишки и его молодой жены действительно виноват говорящий со змеями чужак, ставший ему другом? Усомнился ли хоть раз – тогда или теперь, когда история повторилась? И понимал, что ответить себе на этот вопрос, пожалуй, уже не сможет.
Леон смотрел, как колышет ночной ветерок колоски травы на поляне, потом повернул голову и с невеселой улыбкой разглядывал в темноте хрупкую фигурку, свернувшуюся калачиком на голубом чудо-коврике, на котором, как уверяла девушка, не холодно спать и зимой на снегу.
Луна поднималась, серебрила Алине волосы, и во сне личико девушки казалось почти детским. Хотелось погладить ее по щеке, обнять, но Леон опасался разбудить любимую неосторожной лаской.
Алина так ни разу и не завела разговор о том, что же будет с ними, с их любовью, если они все-таки найдут шар желаний. Но Леон знал – она думает об этом. Думает и молчит, не желая обидеть его, не желая разрушить хрупкое счастье этих убегающих, как вода сквозь пальцы, дней. Потому что, побывав однажды в чужом мире, Леон понял, что если последует за Алиной туда – только сломает жизнь и себе, и ей. Слишком незнакомо было все, слишком непохоже… настолько, что, наверное, будет нечестно, если он попросит любимую остаться здесь. С ним.