225 
И оглянулась на реку.
Чужое, – сказали тени.
Вода ярко блестела под солнцем, но в ее негромком шепоте мерещилась угроза.
Встречалось все больше желтых деревьев, и все меньше живых, зеленых. Словно вправду осень. Только пахло не осенью, а выгретой пылью, да тишь стояла такая, что, казалось, каждый шаг и хруст сломавшегося под ногой сучка слышно на всю округу. На глаза попалась дикая яблоня – плоды потемнели, сморщились и чернели, словно угольки, среди бурых листьев.
Наше, – радовались тени.
Дорога выгибалась и уходила от леса – в поля. Мы остановились перекусить в тени. Ели молча, глядя на подернутый дымкой горизонт, а после Горыныч поскладывал в сумку пожитки, стряхнул крошки с полотенца, а я вновь закинула за спину рюкзак, сегодня казавшийся тяжелым, и мы пошли дальше – через сохнущее поле, под жарким июльским солнцем. Ветер то и дело бросал в лицо колючую труху, от которой хотелось кашлять. А потом впереди показались повозки.
– Еще одна аномалия где-то? – предположила я, решив, что крестьян снова стражи прогнали из деревни.
Арис пожал плечами и, обогнав меня, пошел впереди. Здесь, посреди поля, спрятаться от нежелательной встречи было негде.
Колдунью во мне узнали сразу: мало что стриженая, так еще и рюкзак под тряпьем спрятать не потрудилась. Сперва крестьяне просто оглядывались на двух сошедших с обочины путников, потом одна повозка остановилась, другая… Несколько мужиков на землю спрыгнули, пошли к нам. И замерли, увидев вьющихся в траве змей.
– Боишься, колдун? – невысокий бородач сжал кулаки в бессильной злобе. – Правильно боишься. Если б не эти гады, мы бы вас тут и порешили. И тебя, и ведьму эту. Полили бы землю вашей кровью бесовской.
– Идите своей дорогой, – отозвался Арис.
Заволновались женщины, пряча детей, мужей подгоняя:
– Едем! Едем! Давай, трогай!
Те шестеро, что стояли перед нами, все еще сомневались. Потом один другого по плечу хлопнул:
– Идем. Ну их.
Нехотя они поплелись к повозкам, только бородач обернулся напоследок:
– Будете деревню проходить – загляните, полюбуйтесь, как славно мы украсили ворота перед кузницей!
Покинутый поселок с двух сторон обнимал дорогу: несколько улочек с когда-то пышными и богатыми садами – тихие, пустые. Желто-бурые листья срываются с ветвей, и ветер гонит их над дорогой вместе с пылью. Стражей не видно, значит, это не они людей с насиженного места согнали. Сами, видно, ушли, испугавшись засухи и неурожая.
Кузницу мы не искали – Арис знал, куда идти: свернул в боковую улицу, прошел весь поселок до околицы и остановился.
Добротный, широкий дом стоял на отшибе. Над разоренным, замусоренным подворьем возвышались резные ворота. Они были распахнуты, и под высокой перекладиной из тесаных столбов неподвижно висели три тела в пестрой одежде. Издали казалось – чучела. А еще… виделось, будто одежда порвана и в крови.
Арис пошел было к ним, но остановился, прислушался и потянул меня в сторону ближайшего дома. Сбив замок, мы забрались внутрь, в покинутое жилище, где еще не выветрились запахи сваренной на завтрак еды, и смотрели через небольшое окошко, как приближается от горизонта облако пыли, как в желто-буром мареве все отчетливей видны силуэты всадников. Арис вынул до того спеленатый, спрятанный от чужих глаз Максимов меч, но настороженность в его взгляде мелькнула – и пропала. Горыныч вновь замотал оружие в серую тряпку и кивнул мне – идем, мол.
Спрашивать, что случилось, я не стала: плечистый и бородатый всадник, скачущий во главе небольшого отряда, оказался никем иным, как отцом Леона, воеводой раславским.
Встреча была немногословной и не сказать чтобы радостной. Всадники окружили нас, Алексей Леопольдович спешился первым. С Арисом поздоровались коротко, руки друг другу пожали.
– Нашли, что искали? – без обиняков спросил воевода.
– Нет, – ответил Арис, и отец Леона заметно помрачнел – надеялся, видно. – Лошадей дашь?
– Одну. Пойдет?
– Пойдет.
– Спешишь?
– Да.
– Может, – воевода прищурился, внимательно глядя в лицо собеседника, – задумал что?
Горыныч лишь пожал плечами.
– Что ж, – Алексей Леопольдович несильно хлопнул его по плечу. – Делай как знаешь.
– У меня еще просьба, – Арис обернулся в сторону разгромленной кузницы. – Помогите мне костер сложить. Местные самосуд учинили. Нехорошо оставлять.
225 
