223 
Вечерний лес скоро прячет повозки, негромкие разговоры растворяются в шепоте листвы, затихает натужный скрип колеса. Мы возвращаемся на дорогу, и в это время в тишине над холмами и долиной слышится громкий, пронзительный звук. Катится эхом по склонам и смолкает. Зябко становится, неуютно.
– Что это? – спрашиваю шепотом.
– Дудка, – Арис щурится. – Сегодня дальше не пойдем.
Лес. Без тропинки, сквозь сумерки.
С каменистого уступа открылся вид на аномалию, уютные электрические огоньки, но Арис повел меня дальше, выше, и остановился под раскидистым кленом, на небольшой полянке, спрятанной за скалой и от ветра, и от чьего-либо слишком внимательного взгляда. Тень здесь была густой.
Идем, идем…
Голоса доносились из сырой полутьмы и смолкли, стоило Арису подойти и сесть рядом, на траву. Разложив коврик, я устроилась на нем, поджав ноги. Смотрела, как Горыныч достает хлеб, и, отчего-то замешкавшись, взяла с его руки хрустящую горбушку, стараясь не коснуться пальцев. В ответ – взгляд, внимательный, настороженный. Смутившись, не зная, куда деть глаза, я вытащила из рюкзака флягу, не заметив, что Арис, как обычно, протягивает мне свою. Ругать себя за поспешность было поздно: Горыныч пил родниковую воду с таким видом, будто в его флягу кто-то налил по ошибке кислого вина. Завинтил блеснувшую в сумерках крышку и долго всматривался в украшавший ее рисунок-клеймо, словно видел впервые. Казалось, он вот-вот спросит: «Что случилось?» Но Арис промолчал. Вынул из сумки упакованную в кулечки и завернутую в лоскуты еду, купленную в аномалии, разложил на полотенце.
Только есть не хотелось, и ужин остался почти нетронутым.
Спрятав наши припасы, чтобы не достались муравьям, Горыныч сидел в нескольких шагах от меня, глядя на равнину далеко внизу. Стебельки трав пытались уцепиться за его руку, да так вяло и несмело, что Арис этого даже не замечал. Солнце уже спряталось, и сумерки сгущались под ветвями, но там, на лугу, было еще светло от ясного сиренево-голубого неба. Подобрав ноги, обхватив руками колени, я наблюдала, как гаснут последние отсветы заката.
«Я люблю тебя, Женька»…
Разве так бывает? Ведь ни знака, ни намека. А тот поцелуй во время дождя – его я себе объяснила нечаянной вспышкой чувств у людей, слишком много времени проведших рядом. Точно так же, как и вчерашнюю ночь можно было объяснить страхом, отчаяньем, от которых я совсем потеряла голову.
Еще сегодня утром я чувствовала себя счастливой, когда лежала с Арисом в обнимку на старом шерстяном одеяле, когда угощала его конфетами и чаем. Но так уж устроен человек, что с наступлением сумерек в голову приходят мысли, от которых при свете дня легко отмахнуться.
Черный силуэт Горыныча отчетливо вырисовывался на фоне неба – широкие плечи, взъерошенные волосы, задумчиво нахмуренные брови. В пальцах – измочаленный колосок: Арис все вертел его, потом выронил. И обернулся. Лица его в темноте нельзя было разглядеть, только глаза едва заметно поблескивали.
Пустошь…
Я вздрогнула. В лесу было тихо, лишь недовольный шепот сочился из густых теней под древесными кронами:
Пустошь. Идем. Пустошь.
«Тише».
Пустошь. Скорее.
«Я не могу идти без остановки. Завтра пойдем. Завтра».
Пустошь! Скорее! Пустошь!
Арис огляделся и потянулся к завернутому в ткань Максимову мечу, но голоса стихли, и бурлящая под землей чернота затаилась, улеглась, соглашаясь подождать до завтра. На этот раз соглашаясь… Неужели каждый вечер придется спорить и уговаривать?
Лес больше не ощущал опасности, а может, не настолько сильно, чтобы это мог почувствовать человек. Чужое оружие так и осталось лежать на земле, спрятанное от посторонних глаз. Где-то над лугом, у самого горизонта, небо заалело, словно вернулось закатное зарево.
Арис поднялся, два шага – и присел рядом.
– Я тебя обидел?
– Нет, – хотелось качнуться, прильнуть к нему, спрятаться от нахлынувшего страха, но теперь это слишком много значило бы и для меня, и для него. – Нет, Арис, я не хочу, чтобы ты думал, будто я обиделась или еще что-то такое. Просто как-то все внезапно…
Угадать выражение его лица в темноте было невозможно, и я опустила голову, уставившись в землю.
– Не знаю, что на меня нашло вчера. Не знаю, как теперь быть и что делать. Никогда не думала, что…
223 
