– Что это?
– Просто тени. Тех, кто был здесь когда-то…
Нечеткие силуэты, изменяясь и перетекая, двигались у края полянки, к счастью, не подбираясь ближе.
– Значит, и наши тени здесь останутся?
– Нет. Это тени тех, кто здесь погиб, – и, в ответ на мой ошеломленный взгляд, добавил: – Закрой глаза.
Я послушалась.
Сразу стало легче. Не маячили перед глазами уродливые тени неизвестных мертвецов – разбойников или несчастных путников, навсегда оставшихся в этой роще. Хотелось положить голову Арису на плечо, но я постеснялась – уткнулась лицом в колени.
– Ну вот, – одобрил Горыныч. – Можешь поспать.
– Издеваешься?
– Нет.
– А ты?.. Будешь спать?
– Нет.
– Из-за них?
– Из-за них тоже – если мы оба заснем, они до нас, пожалуй, доберутся.
Ну вот, а я только-только поверила, что эти тени-призраки действительно не опасны!
– Почему они здесь? Тут… что-то случилось, в этой роще? Что-то плохое?
– Они в любом лесу есть. Раньше лешие за ними смотрели, а теперь здесь нет леших, – он усмехнулся. – Почти.
– А, может, скажешь им уйти?
– Вряд ли они послушаются… Ты, правда, спи лучше. Я постерегу.
Утро долго-долго не наступало. Я устала сидеть и потихоньку сползла на бок, свернувшись калачиком. Пару раз открывала глаза и тут же снова зажмуривалась. Успевала заметить, что Арис, сидящий рядом, смотрит на этот потусторонний хоровод так, словно уродливые тени – лишь часть лесного пейзажа, пусть и не очень привлекательная. Видно, думал о другом, о чем-то более неприятном, чем лесные призраки.
Лишь только небо едва заметно посветлело, тени-призраки исчезли. Мы с Горынычем умылись водой из фляг и, отвязав лошадку, которая выглядела напуганной и уж никак не отдохнувшей, решили вернуться к дороге.
Когда в просветах между деревьями показался широкий луг, лошадь остановилась, зафыркала, замотала головой, не обращая внимания, что царапается о ветки.
– Тише, тише, – Арис гладил ее по морде, пытаясь успокоить, потом закрыл ей ладонями глаза. – Тише, ну чего ты?
Лошадь неожиданно сильно дернулась в сторону, стукнувшись о ствол. На бархатистых губах выступила пена. «Неужели это из-за призраков?» – подумала я, в ужасе отступая от взбесившегося животного, и в тот же миг страх накатил волной. Чужой страх. Черные твари Пустоши, черные тени, сопровождавшие меня уже несколько дней, сжались, скукожились, затаились, словно и нет их. Это было так странно, что я попыталась потянуться к ним, позвать, но зов остался без ответа.
Лошадь прыгала и брыкалась, а когда Горыныч сорвал с нее уздечку – с терском кинулась в заросли. Звук ломаемых веток и шорох листвы скоро стих. Мы с Арисом переглянулись.
– Что с ней? – шепотом спросила я.
– Может, нечисть какая-то ночью попортила…
Стук копыт заставил нас обернуться к дороге. Несколько всадников проскакали мимо – кони несли во весь опор, не обращая внимания на крики и ругательства. Сидевшие в седлах мужчины выглядели странно: в серых рубахах и кожаных безрукавках с бляхами, с заплетенными в тонкие косички волосами.
– Иштранцы? – догадалась я. – Это они стреляли ночью?
– Вряд ли. Наверное, кто-то из колдунов.
– А если…
Арис шикнул на меня, призывая помолчать. Было тихо, солнце еще не встало. Туман рассеялся, но в сумерках силуэты казались нечеткими, размытыми. И вот где-то на дороге, за серыми полосами стволов, появилось бледное пятно. Оно двигалось – не быстро, не медленно, постепенно приближаясь. Сперва виделось, будто идет кто-то, но для человека силуэт был высоковат, да и двигался как-то несуразно, переваливаясь и подпрыгивая. Ветер, легким шорохом отзывавшийся в листьях, замер, и стали слышны тяжелые, шлепающие шаги: раз-два, раз-два… Неизвестный подходил ближе, и вскоре стало видно, что по дороге идет, сутулясь, одетый в лохмотья бородатый мужик. А на плечах у него сидит женщина: старая или нет – не разберешь. Волосы седые прыгают в такт тяжелым шагам. Высоко торчат из-под серого, ободранного подола острые колени, одна рука – тонкая, костлявая – держит за волосы мужика, словно за уздечку, пальцы другой сжимают угол широкого платка, когда-то белого, но теперь безнадежно испачканного. Раз-два, топ-шлеп: мужик идет, переваливаясь с ноги на ногу, и при каждом шаге капают с платка на землю тяжелые капли. В сумерках они кажутся черными, но обоняния касается соленый запах, и я понимаю вдруг, чего испугалась наша лошадь, и чем на самом деле щедро вымочен платок. Понимаю – и не могу сдержать крика. Из горла вырывается лишь едва слышный писк, а ладонь Горыныча закрывает мне рот. Но – поздно… Бородач с тяжелой ношей останавливается, и та, что сидит у него на плечах, водит длинным носом, словно принюхиваясь, поворачивает голову… И Арис прячет меня от ее взгляда, прижимая лицом к своему плечу.