94 
ІV. «Показать бы тебе, насмешнице...»
- Показать бы тебе, насмешнице
- И любимице всех друзей,
- Царскосельской веселой грешнице,
- Что случится с жизнью твоей —
- Как трехсотая, с передачею,
- Под Крестами будешь стоять
- И своею слезой горячею
- Новогодний лед прожигать.
- Там тюремный тополь качается,
- И ни звука – а сколько там
- Неповинных жизней кончается...
1938
V. «Семнадцать месяцев кричу...»
- Семнадцать месяцев кричу,
- Зову тебя домой,
- Кидалась в ноги палачу,
- Ты сын и ужас мой.
- Все перепуталось навек,
- И мне не разобрать
- Теперь, кто зверь, кто человек,
- И долго ль казни ждать.
- И только пышные цветы,
- И звон кадильный, и следы
- Куда-то в никуда.
- И прямо мне в глаза глядит
- И скорой гибелью грозит
- Огромная звезда.
1939
«Окруженный немотою, застенок желал оставаться и всевластным и несуществующим зараз; он не хотел допустить, чтобы чье бы то ни было слово вызывало его из всемогущего небытия; он был рядом, рукой подать, а в то же время его как бы и не было; в очередях женщины стояли молча или, шепчась, употребляли лишь неопределенные формы речи: «пришли», «взяли»; Анна Андреевна, навещая меня, читала мне стихи из «Реквиема» тоже шепотом, а у себя в Фонтанном доме не решалась даже на шепот; внезапно, посреди разговора, она умолкала и, показав мне глазами на потолок и стены, брала клочок бумаги и карандаш; потом громко произносила что-нибудь очень светское: «хотите чаю?» или: «вы очень загорели», потом исписывала клочок быстрым почерком и протягивала мне. Я прочитывала стихи и, запомнив, молча возвращала их ей. «Нынче такая ранняя осень», – громко говорила Анна Андреевна и, чиркнув спичкой, сжигала бумагу над пепельницей.
Это был обряд: руки, спичка, пепельница, – обряд прекрасный и горестный».
Лидия Чуковская. «Записки об Анне Ахматовой» (Вместо предисловия. 1966 г.)
VI. «Легкие летят недели...»
- Легкие летят недели.
- Что случилось, не пойму,
- Как тебе, сынок, в тюрьму
- Ночи белые глядели,
- Как они опять глядят
- Ястребиным жарким оком,
- О твоем кресте высоком
- И о смерти говорят.
Весна 1939 г.
VII. Приговор
- И упало каменное слово
- На мою еще живую грудь.
- Ничего, ведь я была готова,
- Справлюсь с этим как-нибудь.
- У меня сегодня много дела:
- Надо память до конца убить,
- Надо, чтоб душа окаменела,
- Надо снова научиться жить.
- А не то... Горячий шелест лета,
- Словно праздник за моим окном.
- Я давно предчувствовала этот
- Светлый день и опустелый дом.
[22 июня] 1939 г.
Фонтанный Дом
VIII. К смерти
- Ты все равно придешь – зачем же не теперь?
- Я жду тебя – мне очень трудно.
- Я потушила свет и отворила дверь
- Тебе, такой простой и чудной.
- Прими для этого какой угодно вид,
- Ворвись отравленным снарядом
- Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
- Иль отрави тифозным чадом,
- Иль сказочкой, придуманной тобой
- И всем до тошноты знакомой, —
- Чтоб я увидела верх шапки голубой
- И бледного от страха управдома.
- Мне все равно теперь. Клубится Енисей,
- Звезда Полярная сияет.
- И синий блеск возлюбленных очей
- Последний ужас застилает.
19 августа 1939 г.
Фонтанный Дом
IX. «Уже безумие крылом...»
- Уже безумие крылом
- Души накрыло половину,
- И поит огненным вином,
- И манит в черную долину.
- И поняла я, что ему
- Должна я уступить победу,
- Прислушиваясь к своему
- Уже как бы чужому бреду.
- И не позволит ничего
- Оно мне унести с собою
- (Как ни упрашивай его
- И как ни докучай мольбою):
- Ни сына страшные глаза —
- Окаменелое страданье,
- Ни день, когда пришла гроза,
- Ни час тюремного свиданья,
- Ни милую прохладу рук,
- Ни лип взволнованные тени,
- Ни отдаленный легкий звук —
- Слова последних утешений.
4 мая 1940 г.
Фонтанный Дом
«Она не так боялась за себя, как за сына, которого в течение восемнадцати лет пыталась вызволить из лагерей. Клочок бумаги мог обойтись слишком дорого, ему дороже, чем ей, потерявшей все, кроме последней надежды и рассудка.
94 
